День Литературы, 2002 № 05 (069) - [40]

Нигер — моя любовь. Я становлюсь жутко неинтересной собеседницей, когда дело касается Нигера.

Несчастье — это да, это всем любопытно в обсосанных подробностях. Счастье банально. Оно у всех одинаковое. Говорить о нём бесполезно: во-первых, не поймут, во-вторых, скучно.

Волкова отрастила волосы и похудела на три кило. Теперь она подъезжает к дому на джипах, вся из себя высокомерная и разодетая. Волкова зазналась. Но я-то знаю, что она Кашалотик…

Ляпу эти полгода я не видела.

И вот — весна. Всё цветёт и пахнет.

Я поехала на Юго-Запад к Нигеру и в метро встретила "мужа". Он не изменился — всё такой же по-щенячьи хорошенький. Глаза дурашливо блестят, губы виновато и неудержимо растягиваются в улыбку. Плечи подняты — может, удерживают рюкзак, а может, от смущения.

— Кисонька! — громко обрадовался он, блуждая глазами где-то сбоку от меня…

Сидели опять на той же кухне. В комнате бесилась остальная группа. Все бухие. После репетиции. Ляпа пока не очень.

— Ты что будешь? Кофе?

— Давай пиво, морда…

Он обрадовался, с оглушительным хлопком открыл мне "Петровское".

Я сидела и смотрела на своего мужа и всё думала: дурацкий панк. Смешной. Дурной. И смотри-ка ты — муж да ещё и мой. Развестись, что ли?

— Ляпа, давай уже, короче, разведёмся, — пошутила я неуклюже.

— Зачем? — встрепенулся он. — Я тебе надоел?

"Надоел"! Не виделись полгода.

— Ты безразличный, — быстро ответила я и торопливо отпила пиво.

Ляпины глаза приобрели осмысленное выражение. Глаза смотрели не в сторону, а прямо на меня. Он не понял. Я шучу? Да вроде без обычных приколов. Тогда что? Не понял, не понял, не понял. Потом понял.

— Я просто не думал, что у тебя ко мне какой-то интерес может быть…

У меня внутренне челюсть — хрясть на пол! Он "не думал"!!! Ну каково?

— Почему это? — заинтересовалась я.

— Потому что я маленький, глупый, уродливый панк.

Мне стало смешно. Так откровенно напрашиваться на комплименты мог только Ляпа. Ляпа-Шляпа. Он лёгкий и весёлый, но что у него внутри? Только "Дай!.. мне! Дай!… мне! Дай!… мне немного солнца"?

— Я на комплимент не напрашиваюсь, — ответил он, понимая, что переборщил малость. — Может, я, конечно, утрирую, но в общих чертах ведь так и есть.

Пришёл Сэм, шумно порылся в холодильнике. Ушёл.

Ляпа встал за ним, я думала, он уйдёт за Сэмом. И хорошо, меня вообще-то Нигер ждёт. Но Ляпа закрыл дверь в кухню и повернулся ко мне.

— Я люблю тебя, киска.

— Что?

Продираясь через смущение, как через колючую проволоку, сбросив дурашливое выражение, отчего лицо его стало некрасиво-напряжённым, Ляпа приблизился ко мне, тяжело дыша.

— Э… э… Ляпа…

— Хватит уже всякой фигни, — сказал он серьёзно.

И его язык оказался у меня во рту.

* Печатается в сокращении. Книга рассказов выходит в издательстве "Лимбус-пресс"

Жан Бодрийяр РEВОЛЮЦИЯ НEОПРЕДЕЛЁННОСТИ

В апреле этого года Жан Бодрийяр побывал в Москве как фотограф: представил серию своих работ, а также выступил с лекцией о философии фотографии — "Убийство изображения". Разумеется, Бодрийяр-фотограф не пришел на смену социологу или философу. Его собственные работы, по признанию самого Бодрийяра, скорее противоречат его философии фотографии. С другой стороны, возникает впечатление, что Бодрийяр всегда занимался именно фотографией — причем, прежде всего в своих социально-философских работах. Анализ потребления и стратегий желания в 60-70-е ("Система объектов", "Общество потребления") исходил из "проективного мифа, о котором никто не мог сказать, что из него реально получится" (пишет Бодрийяр в 87-м). Эта проекция или антиутопия стала вездесущей действительностью в 80-е, негатив проявился, и по сей день этот миф-фотография подвергается бесконечной репродукции. Общество потребления постоянно воспроизводится.

Представленный здесь текст — две главы из книги "Проницаемость зла" (1990). В течение десятилетия текст дозревал до современности, и теперешнее состояние мира прекрасно описывается через "сверхпроводимость", "орбитальность" и "непредсказуемость", а "операция" и самообоснование "перформатива" уже шагнули далеко вперед в "белоснежную сверхдействительность" и бесконечную самотождественность. Что касается всевозможных крушений, то примеры даже слишком свежи. Ход истории и Бодрийяр — заодно. История показывает, что утопии воплощаются, превращаясь в свою противоположность, антиутопии же воплощаются непременно, по мере того, как сама история становится для нас утопией. По словам Бодрийяра, мы живем в эпоху реализованной утопии, в состоянии "после оргии", после тотальной либерализации, в результате которой все — вещи, люди, общества, события предельно высвободились от самих себя и теперь свободно "флоттируют", парят в орбитальном сферообразном пространстве современности. Симуляция состоит в том, что после оргии нужно делать вид, будто ничего не произошло, будто освобожденным сущностям по-прежнему что-то угрожает — нарушение их прав, экономический кризис, притеснения, вообще какая-либо нехватка, нужда. Но если что-то им и угрожает, то это конечно, не недостаток (как можно подумать, следуя логике эпохи производства), но избыток. Зло, говорит Бодрийяр, это избыток добра. Современная реальность подвергается ликвидации через избыток и переходит в состояние сверхреальности.