День Литературы, 2001 № 04 (055) - [22]

Острят, бросают вызов, противостоят,

Я? Я? Я?

А ты?

INVERN

Комета зимняя земли

И я — частицы мирозданья,

Дух всех движений ощутим во мне;

Я вынужден переносить земную зиму,

Рисуя изморозь и мрак часами

И радуясь скупым мгновеньям солнца,

Увял я в ожидании весны!

А то еще алкать тепла, согнувшись

Над скудными прожилками огня

В зажженном очаге; взять радость

Судорожную в томике Лонгина,

Когда б читал я в первый раз,

Леса бы запылали летом

Иль под ветрами жадными весны,

Позволило бы чтенье разоставить

Поющие мне сферы или сердце

Принудить к блужданию среди горящих роз,

Иль под луной любезной свить в траве гнездо.

ПЛОТИН

Как тот, кто прозревает всюду связь,

Стремясь назад к водовороту света,

Взыскуя лишь прапамяти ответа,

В пучине хаоса молчания стыдясь;

Забывши циклы странствий, Парки власть,

Был атомом я на пути обета

И знал: мертво, что духом не согрето.

О Боже! Дашь рукой на струны пасть?!

Но одинок как бедное дитя,

Я в пустоте кричал, не слыша крика,

Усугубив беду свою, я дико

Решил, что мысли сущности н о в е й.

И с ним была моя душа, хотя

Страх впереди был вечности моей.

ПРОМЕТЕЙ

По мановенью палочки волшебной

Для нас огонь был явлен. Наши слуги

Во славу прежних дней скончались,

И мы всегда уходим вверх, как искры света,

Воспламеняя все,

Чего коснулись наши тени.

Паденьями своими утомленный,

Всегда несомый вверх огонь, огонь,

Что тянется всегда к огню другому

Под родственным присмотром солнца,

Внутри его. Из мрака, из застенка

Путь лишь один, несущий вверх к огню другому

Под родственным присмотром солнца, внутри огня.

XENIA

И

В твои глаза сердце мое

Послало вечные мечты весны,

И тут же — рифмы мои, как сны,

Нашли на тропе и тебя, всю в цветах,

В песенном обрамленье ручьев,

Лишь без росы на лепестках.

Мы разбрызгали над ними смерть.

ЗАПАДНОЕ

Пламеточат осенние разрывы

Под солнечно-закатными стадами.

Овена шерсти отблеск рыже-ржав.

Что ж, таково наследство Митры

И медленного его ухода,

Покуда в небе сотни златорунных

Медведей, каждый дань былому богу.

Смысл запада горящего стропил,

Что защищает золотом упадка,

Подобен в наших землях гобеленам:

Особенности королевских встреч

И маскарада вечного пилюля,

А как еще легендам оживать,

Оглядываясь внутрь их жизней масок.

Все трепетней сторукое дыханье,

Что ветер западный вбирает в дом души.

ИДИЛЛИЯ ДЛЯ ГЛАВКА

И созерцая ее, я сделался в самом себе

Таким, каким оказался Главк, когда вкусил травы,

Сделавшей его товарищем других богов моря.

"Рай", Песнь 1, 67-9

"Лишь Главк попробовал траву, это сделало

его морским божеством наряду с другими богами".

I

Куда б он ни ушел, я не пойду за ним. Его глаза

Ужасны и сейчас. Они всегда такими были,

Тождественные, родственные морю.

Сегодня я нашел его. Искал я долго,

Пока нашел среди сетей; расспрашивал упорно

Я рыбарей; они смеялись надо мной до колик.

Искал его я многодневно среди утесов, думая найти

Одни останки, и когда мелькнула радость

Свиданья в голубой пещере-рта,

От неожиданности стало больно узреть его живым.

Конечно, куда б он ни ушел, я не пойду за ним;

Казалось, для отдыха становится он чуждым;

И море мрачное сейчас его волшебный дом.

Нырнуть он может в странные глубины,

Туда, где не бывает вовсе света, как полагаем мы.

Вот и сейчас он странные слова произносил.

Не понимал я половины нашей с ним беседы.

Когда же я увидел н е ч т о, он внезапно прыгнул,

Как будто выстрелил серебряным лучом вглубь.

Три дня потратил я, сраженный роком,

И все-таки он больше не пришел.

Он даже и виду не показал, что, дескать, знает,

Что я следил за ним,

скользящим сквозь стекло глубин.

II

Они пеняли мне, что паутину я пробовал сучить,

Не понимая странный интерес,

Они насмешничали по поводу прихода.

Что ж, я приду опять.

А прошлой ночью я заметил

три белые фигуры, что двигались

За гранью волн далеких,

неся моряцкий белопенный крест.

Я отчего-то догадался: он был одним из них.

Ойме, Ойме! Я думаю, приходят они ежеминутно

В царство воздуха из сердцевины моря,

Они — вон та вдали-влекомая дорожка от берега.

Когда впервые я нашел его, он спал, как будто

Отлеживался после долгого ночного лова на глубине.

И только он очнулся,

осколок старой дружеской улыбки

Прорезался у губ его и брезжил, пока он был со мной.

Но и тогда пугающие проблески сверкали

Сквозь серо-глубокие глаза, как будто

Он насквозь смотрел, меня не видя. И когда

Он пробовал заговорить, то это было мучительно.

А следом он нарвал травы и приказал мне съесть.

А затем меня покинул, оставил ради моря, его красот,

Враз ухватился за волну и эдак убыл.

III

Я удивился, что он настоял,

насмешничая с этою травой,

Предположить не мог я длительность потери.

С тех пор я не жил в материнском доме.

Я понимал, они меня считают сумасшедшим,

Долгими ночами я часто посещал тот окаем,

считая, что найду

Когда-нибудь траву, что предлагал мне он.

Возможно, он и не шутил; они сказали просто больше

Насчет той широко-захватной власти,

Чем жены старые прикинули за них.

Возможно, обнаружь я заповедную траву,

и он бы объявился снова,

Возможно, эти странные красоты

его б обрисовали здесь,

Хотя б для них он вряд ли бы покинул

Свой новообретенный экипаж,

что мчится на два фута в глубине,

Смеется в штормы и рыбацкие рвет сети.

Ойме, Ойме!

ПЕСНЯ

Голоса на ветру:

Мы одеты в голубое, в крап,