День, когда мы упились тортом - [5]

— Зачем же он тогда сказал, что он фрахтовый агент?

Последовало пространное объяснение. Называть себя фрахтовым агентом — это было у него одним из проявлений чувства юмора. Я раздумывал над этим фактом на своём обратном пути к Марго.

— Что он ответил, Майк?

— Какая-то женщина сказала, что Найджела нет.

— И это всё?

— Я сказал, что дом взят под наблюдение. Что местные власти вовсе не в восторге.

— А она?

— Она запричитала, поэтому я сказал: «Я не шучу» — и бросил трубку.

— Спасибо тебе, Майк.

— Пожалуйста. В любое время.

К нам подошёл Сванн, и Марго поставила его в известность: — Майк снова пытался связаться с Найджелом. Он просто душка, Майк.

Сванн похлопал меня по спине и спросил: — Чего-нибудь ещё?

Марго принялась описывать ему, как всё было. Я же направился к Джо.

Она притворялась, что слушает замысловатую историю, разные версии которой излагали друг другу двое мужчин. Она сказала мне, понизив голос: — Не волнуйся ты из-за Марго. Вот увидишь, она ещё найдёт совсем другой выход.

Я уставился на неё, удивляясь, с чего она решила, что я волнуюсь из-за Марго. — Не сомневаюсь, что увижу, — поддакнул я.

— Доверяй Джо, — прошептала она.

Я успокоил её, ответив, что, по моему мнению, она вполне заслуживает доверия. А сам всерьёз задумался над тем, что сказал. В этот момент один из споривших мужчин обратился ко мне за поддержкой: — А ты как думаешь, дружище?

Я пожал плечами и начал пробираться сквозь толпу к телефону. Я набирал номер три раза подряд, на тот случай, что меня, быть может, неправильно соединяют, но всякий раз не было ответа.

Вокруг все танцевали что-то несуразное. Возле кувшина с вином решив немного передохнуть, я обнаружил, что стою опять рядом с девицею с кудряшками. Она улыбнулась мне, а я занудным голосом поинтересовался: — Вы знаете девушку по имени Люси Энструф?

Девица с кудряшками отрицательно помотала головой: — Думаешь, я должна?

— Нет, не думаю, — вздохнул я. Девица окинула меня пристальным взором и прошествовала дальше.

Я поднялся этажом выше и обнаружил там тихую комнату с кроватью. Лампа на туалетном столике давала слабый свет. Кровать, выглядевшая очень удобной, находилась в почти полной темноте. Я лёг, раскинувшись, на неё, приветствуя мрак и уныние. Мгновенно я провалился в сон. Проснувшись, я глянул на светящийся циферблат своих часов и определил, что прошло два часа. Две девушки наводили марафет на своих лицах, смотрясь в зеркало туалетного столика. Они вытащили из своих сумочек косынки с изображёнными на них лошадьми и повязали себе головы. Разговаривали они шёпотом, а затем и совсем ушли. Я лежал на кровати, вспоминая события дня и прикидывая, какими они будут казаться мне во время завтрака утром. Каким видится за завтраком предыдущий день — это я всегда считал очень важным для себя.

Мужчина со стаканом в руке вошёл в комнату и тоже уселся перед зеркалом туалетного столика. Причесал волосы и подтянул галстук. Затем вытащил из кармана носовой платок и обернул его вокруг указательного пальца правой руки. По очереди сунул этот импровизированный зонд в уши, так и сяк скрючивая и вращая его там. И оба раза, осматривая затем платок, он как бы взвешивал результат этой процедуры. Я закрыл глаза, а когда же открыл их, мужчина уже ушёл. Закурив сигарету, я отправился позвонить ещё раз.

— В чём дело? — откликнулся недовольный голос. Это был сотрудник издательства. Я попросил его пригласить Люси.

— Алло, Люси.

— Ох, Майк, в самом деле…

— Люси, этот человек опять там.

— Но ты же видишь это, Майк.

— Уже два часа ночи.

— Два часа ночи. Извини, Майк. — Её голос казался таким беззащитным, что я не выдержал:

— Прекрати жалеть меня.

— Я думаю, лучше закончить этот разговор.

— Я сам, чёрт возьми, его закончу.

Я стоял у телефона, соображая, что делать, и ощущая тошноту. Вдруг я обратил внимание на какую-то помеху у себя между пальцами и, поглядев, увидел, что это прилипший клочок бумаги с телефоном Найджела. Я снова снял трубку и начал вращать диск.

Мне пришлось ждать, наверно, минуту, а потом из трубки донёсся женский голос: — Да? Кто это, пожалуйста, ответьте.

Кажется, я сказал: — Я хочу знать, что здесь происходит.

На что женщина отреагировала мгновенно: — Кто говорит? Вы не туда звоните.

— Ну уж нет, — парировал я с неменьшей быстротой. — Пожалуйста, приведите Найджела к телефону.

— Найджел председательствует. Своими требованиями вы прерываете наше собрание. У нас очень много вопросов на повестке дня. Я не могу выполнить вашу просьбу, сэр.

— Это министр пенсионного обеспечения, — сказал я и услышал, как у неё сразу участилось дыхание. Затем она разорвала линию.

Проталкиваясь сквозь веселящуюся толпу, я смотрел по сторонам в поисках выхода. Я думал, что теперь всё более-менее решено. Недовольство Марго получило должную огласку, ей стало лучше, и теперь, кому бы ни пришлось этим заниматься, оставалось только спросить Найджела, что у него на уме, и как следует нажимать на него, добиваясь подходящего ответа. А дальше дело станет за квалифицированными экспертами. Что же касается меня, то время лечит, время исцеляет. Я знал это, и хуже этого ничего придумать было нельзя. Потому что я не хотел, чтоб меня лечили. Я хотел, чтобы продолжалось безумие моей любви к Люси — терзало бы меня в снах, глумилось надо мной из полупустых стаканов, как убийца, набрасывалось на меня из-за угла. Со временем лицо Люси в моей памяти станет не больше дырочки от булавки; со временем, увидев её на улице, я небрежно брошу: «Привет» — и буду сидеть рядом в кафе, невозмутимо рассуждая, сколько воды утекло после моей последней встречи с ней. А сегодняшний день — даже не так, потому что уже наступило завтра — пройдёт как все другие дни. Вовсе не красная дата в календаре. Вовсе не день исполнения моих несбыточных желаний. Вовсе не тот день, когда любовь моей жизни предала меня. Я открыл парадную дверь и выглянул в темноту ночи. Было холодно и неуютно. А мне нравилась такая погода. И я ненавидел эту минуту, а всё-таки и любил её, потому что и в эту минуту по-прежнему любил Люси. Намеренно я посильнее хлопнул дверью, чтоб больше не видеть этой измороси и тьмы. А когда я опять вернулся на вечеринку, печаль всего того, что я уже успел забыть, поразила меня. Даже теперь, подумал я, время за своей работой; время уносит её прочь, разрушает её, убивает всё, что связывало нас. Но время на моей стороне, и когда-нибудь я вспомню этот день без горечи и без эмоций вообще. Я вспомню его только как вспышку света на хрупком прикрытии пустоты, как всего лишь довольно забавный денёк, как день, когда мы упились тортом.