День казни - [25]

Будущий больной сидел оглушенный всем, что сейчас услышал. Услышь он это от кого-нибудь другого, нипочем бы не поверил, поклеп, подумал бы, клевета, гнусная ложь. Ибо Самандаров, проживающий в третьем подъезде их дома, по мнению всех окружающих, был одним из достойнейших и порядочнейших в мире людей. Ну, жизнь, язви тебя в корень!.. Восемьсот тысяч рублей!... Кто бы мог подумать! Будущего больного дразнила эта цифра, у него словно в кишках пощекотали. Он вздохнул с откровенной завистью, налил себе водки, посмотрел в ярко-зеленые как молодой тутовый лист глаза Кирликира, на его красноватый, поросший редкой жесткой щетиной животик, и ясно понял, что этакое крошечное создание не может сказать такую огромную ложь, и все что он узнал сейчас о Самандарове, - быль, голая правда!..

- Святая правда, сосед! - подтвердил Кирликир, читавший в его мыслях. И, нацелившись носом на стакан с водкой, он добавил: - Выпьем, сосед! Твое здоровье! Будь счастлив!

И таким образом они - человек и крыса - однажды мягкой звездной ночью ополовинили бутылку водки.

Будущий больной порядком захмелел, внутри у него появилась блаженная пустота и легкость. Он ощущал сам себя бурдюком, в который накачали воздух, кажется, подуй ветерок, и его оторвет от земли и унесет вверх. Он даже вони в мусорке не ощущал; прежде, бывало, пальцами затыкал себе ноздри, когда заходил сюда и, поспешно опорожнив ведро в ближайший с краю ящик, шел домой. А теперь вони как не бывало, воздух свежий и душистый, одно удовольствие. Будущий больной был совершенно уверен, что все это чары Кирликира, это он уничтожил вонь и накачал сюда чистого воздуха.

- Я же говорю... - Кирликир почесал себе кончик носа. - Я же говорю, что ты умница и способен многое понять. Но в житейских вопросах, не обессудь, - он развел лапками, - ты рохля! Растяпа. Жаль...

- Да почему же это я рохля? На молочишко детишкам зарабатываю, обуваю-одеваю?.. Семью содержу?..

- Содержишь, слов нет! Не об этом речь. Но беды твои впереди. Послушайся меня, последи за своим здоровьем, каждое лето лечись в санатории!

Будущего больного вдруг охватил страх, он нервно спросил:

- Что ты хочешь сказать? Что и у меня уже где-то вызревает горошина?

Кирликир задрал голову и, почесывая себе живот, стал смеяться. Долго смеялся, а отсмеявшись сказал:

- Не нервничай, сосед, нельзя же так нервничать по пустякам. - Кирликир отер слезы, выступившие от смеха, и продолжал: - Не будет у тебя опухоли, ни с горошину, ни с яйцо. Поверь мне. Но... - Он неожиданно оборвал свою речь и навострил уши. Усы у него задрожали, из ноздрей, как из бутылки с шампанским, когда ее открывают, послышалось шипение. - Тс-с-с, помолчи-ка... Этот тип идет.

- А кто это? - шепотом спросил будущий больной.

Кирликир юркнул под перекошенную дверь мусорки, в тень, и ответил шепотом:

- Да этот... Салахов Адыль Гамбарович.

Будущий больной тогда впервые услышал эту фамилию. Кирликир, сопя от напряжения, поманил его к себе лапкой.

- Иди сюда... тс-сс-сс...

Будущий больной поднялся и на цыпочках подошел к нему. Во дворе гулял человек с тростью. Вышел в полночь глотнуть свежего воздуха. Это был новый сосед, всего неделю назад он въехал в двухкомнатную квартиру во втором подъезде. Соседи отзывались о нем, как о добром человеке, говорили, что он персональный пенсионер, а в свое время был очень большой человек и занимал высокие посты.

- Черта с два он добрый и отзывчивый! - зашипел Кирликир. - Это наш человек, нашей, крысиной повадки. И не смотри, что такой холеный и представительный, за всю свою жизнь не знал ни одной женщины!.. Напрочь лишен мужского своего достоинства, мерзавец! А усы-то, усы-то распушил!

У человека с тростью, который по-стариковски медленно и бесшумно прогуливался по двору, действительно, были белые, холеные, пушистые усы: в ярком свете дворового фонаря они смахивали на ватные тампоны.

Кирликир нервно зачесался, трижды или четырежды глубоко, со свистом, вдохнул и выдохнул и вдруг выскочил во двор. Встав на четвереньки и выгнув спину, он медленно, как кот за мышью, пошел за человеком с тростью и, выпрыгнув из-за спины, встал перед ним на задние лапки и закричал визгливо:

- Будет сделано, товарищ Салахов!

Выкрикнув это, Кирликир завертелся волчком, поднял облачко пыли и серой молнией юркнул назад в мусорку.

- Тьфу, холера! - высоким тонким голосом завизжал на весь двор мужчина с тростью. -Полнейшая, то есть, антисанитария! Знать бы мне, что это за сволочной такой двор, ни за что бы не переехал сюда!

Он поднял свою трость и раза два стукнул оземь, он несомненно был в ужасе, и сердце его билось так, что будущий больной, укрывшись вместе с Кирликиром в мусорке, явственно слышал его гулкие удары, он испугался за жизнь этого человека, потому что ни одно сердце не может выдержать такого волнения и неизбежно должно разорваться. Но человек с тростью, против ожидания, не упал и не умер, постукивая своей тростью, он поспешно вошел в свой подъезд и скрылся за дверью, из-за которой еще раз донесся тонкий, рвущийся голос:

- Сволочи!

Кирликир, присев у края скатерки и почесывая животик, сказал, посмеиваясь: