День и ночь, 2009 № 03 - [155]

А радость — всегда радость. Большая или маленькая, она всё равно — радость, она греет. А кайф растёт, как мыльный пузырь, пока не лопнет.

Радость проходит через всю человеческую жизнь, не разрушая её, а поддерживая. Кайф — рано или поздно погубит жизнь. Поэтому для меня радость — жизнь, а кайф — смерть.

Сколько людей встречалось мне в жизни, гонящихся за кайфом, все сгорели в этой погоне. А радость и в горе помощник. У тебя горе, а рядом радость, она, чужая радость, и тебе светит, и тебя греет. Такое у неё свойство — перекидываться на других людей.

Радость — память, а кайф — забвение. Тяжело мне, вспомню что-нибудь светлое из своей жизни, и полегчает.

Да что я вам это рассказываю. Вы умница, вы — психиатр. Всё это вы не хуже меня знаете, а говорите сейчас так из обиды на жизнь. Обижаться на неё — толку мало, строить жизнь надо вокруг себя, кирпичик по кирпичику. Разрушить легко, строить долго и трудно, но всё-таки, строить надо, и одно это — уже радость.

Вы — молодой человек, в вас есть доброта, дай вам Бог силы на доброе строительство. И простите меня за всё, что я вам сейчас наговорила.

Она решительно поднялась, поцеловала мужа, начала прощаться. Сергей Иванович пошёл её проводить. Уже в коридоре прикоснулся к плечу:

— Спасибо, Наталья Николаевна.

— Это вам, Серёжа, спасибо. За помощь мужу. Я прибегу и убегу. Вы его очень поддерживаете, дай вам Бог здоровья, — женщина улыбнулась и скрылась за дверью отделения.

Наталья Николаевна по дороге додумывала разговор с Сергеем, сожалела, что не смогла ему что-то самое важное объяснить. Теперь, думала, машу кулаками после драки. Радость и приходит, и уходит, и её не убывает. Она вольна уйти, и её уход не трагедия, а светлая грусть, потому что знаешь, что она не оставляет тебя навсегда, она сохраняется в тебе светом. А кайф, когда уходит, душу пустую оставляет, выжженную, в ней сразу ветер волком воет. И пустота эта требует немедленного заполнения, новую дозу того, от чего кайфовал, вот и зависимость. Не успел от первого опомниться — второе наваливается.

Радость — всегда радость. А кайф — горе неизбывное. Да знает, понимает Серёжа всё, только вырваться не умеет, вот и ищет оправдание.

Сергей Иванович долго ходил по коридору, тоже додумывал, спорил внутренне с Натальей Николаевной. У вас всё грех, говорил он, всё грех, а как ему жить, человеку? Этого не делай, туда не ходи, а физиология? Такими уж нас Творец создал. Плодитесь, сказал, и размножайтесь. А лёг с бабой — сразу грех.

Нет, он понимал, конечно, разницу. Многого в работе насмотрелся, да и в своей жизни тоже. Для себя зазорным не считал выпивать, ночевать у бывшей сослуживицы, а когда жена ушла от него, а потом и уехала, и сына увезла, он, хоть и не возражал, а простить не мог. Её грех сразу увидел: и что с другим мужиком, и что ребёнка отца лишила.

— Какой ты, Серёжа, отец, — сказала она ему тогда, перед уходом, — он сейчас ещё не всё понимает, но скоро поймёт. Я не хочу, чтобы ты был примером ему в жизни.

Оставшись один, Сергей запил тяжело, выпал на три месяца. Ладно, коллеги из запоя вытащили, и начальство сжалилось, на работе оставило.

Всё он понимал, особенно про других, про тех, кого сам лечил. А в своей жизни ничего изменить не мог. Причины и раньше находились, а теперь и подавно. Придёт домой, один, тоска, а с тоски рука сама к рюмке тянется.

На следующий день он дожидался прихода Натальи Николаевны, червь точил, договорить хотелось. Когда она обиходила мужа, сразу начал:

— Вот вы говорите — радость, а я называю — кайф, ну, словом, — удовольствие, наслаждение… разве есть на свете люди, не стремящиеся к этому? Ведь и жизнь без удовольствия — тоска, кому она такая нужна?

— Серёжа, — терпеливо ответила женщина, — тот кайф, о котором вы говорите, всегда грех. И, заметьте, грешнику, конечно, себя оправдать хочется. Найти обстоятельства, оправдывающие грех, их нетрудно найти.

Только никому от этого не легче, ни самому грешащему, ни тому, кто рядом… сейчас ведь что в мире происходит? Желание оправдать грех, легализовать его, сделать явным и неосуждаемым, принятым для всех, чтобы совесть не жгла, что ты плох, ибо теперь все плохи, а значит — хороши. О чём раньше шёпотом и со стыдом, теперь с экрана телевизора. Грешнику, чтобы себя изгоем не считать, проще не от греха избавиться, а заставить окружающих признать грех — нормой. Если ты богат и при власти, легко навязать эту точку зрения другим. Они хотят и грешить, и уважать себя, и чтобы другие уважали.

Меня внучка на днях о таком спросила, что волосы дыбом… ей всего восемь лет. Вот что страшно, а ведь она ночные каналы не смотрит, только днём, мультики, а между ними реклама. Что с ними будет? У них уже смещены понятия добра и зла…

С некоторых пор Сергей Иванович стал ждать прихода Натальи Николаевны, ну, пожалуй, не так, как Анатолий Петрович, но тоже с нетерпением. И не потому, что угостит чем-нибудь домашним, и напахнёт на него сладость воспоминаний о родительском доме. Домашним его и медсестрички угощают, две-три сразу ходят. И не потому, что чем-то Наталья Николаевна ему мать напоминает, хотя внешне они разные. Мать была крупная, полнотелая, медлительная, а Наталья Николаевна сухощавая, моложавая, живая.