День гнева. Принц и паломница - [93]

С жалостью, которая примешивалась к отчаянной спешке, он подумал, что бы ни случилось, девушка скорее всего в последний раз видела своего любовника, но тут уж он ничего не мог поделать. Она — лишь еще одна в перечне невинных жертв, что унесла с собой своей жизнью и смертью Моргауза.

Налив немного вина, Мордред втолкнул чашу девушке в руку.

— Вот, выпей. От этого тебе станет лучше. А теперь быстро. Какая дорога ведет к Каэр Морд?

Даже это скромное проявление доброты как будто повергло ее в смятение. Она выпила, глотая слезы.

— Я не знаю наверняка, милорд. Но если ты поедешь в селенье — вон той дорогой, — а оттуда к реке, там будет кузня и кузнец тебе все расскажет. Он знает все пути. — Тут она вновь начала всхлипывать: — Он ведь не вернется больше, правда? Его убьют или же он оставит меня и уедет на юг к великому двору, а у меня нет ничего, и как мне воспитывать его дитя? Чем мне кормить его дитя?

Мордред выложил на стол три золотые монеты.

— На время тебе этого хватит. А что до ребенка… — Он помялся, но не добавил: «Лучше бы тебе его утопить, когда он родится».

Это едва ли послужило бы ей утешением. А потому он просто простился с ней и вышел во двор, где уже вовсю разгорался новый хмурый день.

К тому времени, когда он достиг поселка, небо совсем побелело, и в домах уже зажигались огни и поднимались для дневных трудов жители. Двери таверны были заперты, но шагах в ста от нее, там, где дорога пересекала неглубокий ручей, в кузне горел свет и сам кузнец, позевывая, потягивался у двери с чашей эля в руке.

— Дорога на Каэр Морд? Ну как же, хозяин, эта самая она и есть. Поезжай до бог-камня, а потом сверни на большой восточный тракт к морю.

— Ты не слышал, не проезжали тут ночью всадники?

— Нет, хозяин. Если я сплю, то сплю крепко, — отозвался кузнец.

— А этот каменный бог, он далеко?

Взглядом знатока кузнец окинул лошадь Мордреда.

— Неплохая у тебя лошадка, хозяин, но, сдается, ты проделал немалый путь. Да? Так я и думал. Ну что ж, если ты не слишком будешь гнать ее, то к закату, может, и выедешь. А от камня не более получаса до моря. Дорога эта хорошая. Не бойся, ты еще затемно доберешься в Каэр Морд, и никакие невзгоды тебя в пути не застанут.

— Вот в этом я сомневаюсь, — возразил Мордред и дал шпоры лошади, оставив кузнеца удивленно глядеть ему вслед.

9

Для Мордреда, выходца с Оркнейских островов, вид бог-камня, одиноко стоявшего посреди пустоши, — вполне обычное зрелище. И все же этот был не совсем привычным. Это был высокий стоячий камень, одиноко торчавший в самом сердце болот. Его собратьев, что стояли поодиночке или в круге камней, он не раз проезжал на оркнейских пустошах; но те камни были тонко нарезанные и очень высокие, с зубцами или щербинами — в зависимости от того, как отломились они от отца-утеса. А здесь — массивный и толстый серый базальт был обтесан в виде сужающейся к вершине колонны. У подножия его покоилась плоская плита-алтарь; черневшее на ней пятно вполне могло быть засохшей кровью.

Он достиг камня на закате, когда солнце, низкое и красное, уже золотило косыми лучами черный вереск. Тронув коленями усталую лошадь, он заставил ее подойти к самому камню. У подножия камня путь раздваивался, и Мордред повернул на юго-восток. По бледному небу с бешено несшимися по нему облаками и привкусу соли в воздухе он распознал, что море неподалеку. Впереди на краю вересковой пустоши вставал густой и черный лес.

Вскоре он уже въехал под сень деревьев, и копыта его лошади глухо ударялись о толстый ковер опавшей листвы и сосновых иголок. Мордред пустил лошадь шагом. Он и сам устал, и лошадь, послушно бежавшая ходкой рысью весь день, едва переставляла ноги. И все же двигались они быстро, и оставалась надежда, что он поспеет вовремя.

У него за спиной нагромождения облаков приглушили краски заката. С приближением вечера поднялся ветер. Шелестели листьями, вздыхали деревья. Ранее, чем ожидал Мордред, лес начал редеть, и за кронами показалось светлое небо.

Там была прогалина. Возможно, это и есть просека, по которой идет тракт?

Ответ он получил почти немедленно. Вероятно, были и иные звуки — топот копыт и лязг металла, — но ветер относил их в сторону, а шелест листвы заглушал их совсем. Но теперь откуда-то впереди послышался крик. Не предостережения, страха или гнева, а крик радости, столь буйной, что звучал он почти безумно. Лошадь навострила уши, потом вновь прижала их, и глаза у нее закатились, открывая белки. Мордред дал ей шпоры, и его усталая кобыла перешла на тяжелую рысь.

Во тьме леса он потерял узкую тропку. Вскоре лошадь уже напролом ломилась через подлесок. Жимолость обвивала заросли бузины и орешника, а усиженные мухами папоротники доставали лошади почти до брюха. Рысь замедлилась, сменилась шагом, поскольку продираться приходилось с трудом; наконец Мордред резко натянул поводья.

Отсюда, скрытая глубокой тенью под кронами деревьев, ему была видна полоска вереска, тянувшаяся меж лесом и берегом, и рассекающий ее надвое белый от пыли тракт. В пыли лежал Ламорак — мертвый. Неподалеку стоял, опустив голову, конь, бока его тяжело вздымались. Возле тела, обнявшись, приплясывали, смеялись и хлопали друг друга по плечам Агравейн и Гахерис. Их кони, позабытые на время хозяевами, паслись поодаль.