День денег. Гибель гитариста. Висельник - [45]

— На сколько? — спросил мужчина.

— Часа на два.

— Обоих?

— Кого?

— Девушек обоих?

— Обоих, — усмехнулся Парфенов.

— Семьсот пятьдесят, — явно наобум сказал мужчина, с трусливой наглостью глянув на Парфенова.

Но тому неохота было изображать из себя знатока. Он вынул пачку денег, отлистнул семь сотенных и пятидесятку.

— Туда, — указал мужчина.

(Квартира представляла собой двухкомнатную «распашонку»: посредине кухня и санузел, а по бокам комнаты. Сутенер находился в одной из комнат, а «обои» — в другой.)

«Обои» эти хоть и были малочисленны, но представляли собой лаконически воплощенное стремление угодить всем вкусам. Одна, естественно, блондинка (неестественная), вторая — брюнетка (кажется, природная). Одна повыше, ближе к топ-модельному стандарту, но, само собой, статнее, вторая — гибче и мельче, зато красивенькая, с орехово-зелеными, подлость такая, глазками.

В комнате был широчайший диван, ничем не покрытый, зеленого цвета, во многих местах залоснившийся, — и больше почти ничего не было. Ну и телевизор, конечно, с видеомагнитофоном, оттуда ритмические стоны звучали. Девушки лежали на диване в мятом полупрозрачном белье, которое должно было казаться эротичным, в опостылевший телевизор не смотрели, а смотрели так как-то… в никуда. Вот мужчина вошел — стали смотреть на него. Не старый еще, хорошо. Не сильно пьяный, тоже хорошо. Одет не сильно круто, тоже хорошо. Интеллигент, в общем, как они таких называли. Не самый худший вариант (хотя некоторые из них так распоясываются — почище загулявшего братана какого-нибудь).

В дверь постучали.

— Не желаете напитков? — спросил мужчина голосом официанта.

— Желаем! — тут же откликнулась блондинка.

Слово ее произвело неожиданное действие. Мужчина влетел, поставил наскоро на пол поднос с бутылками и какой-то дрянью-закуской, подскочил к блондинке, схватил ее за ухо и стал крутить с криком:

— Я тебе сколько говорил, подлюка! Ты к концу дня опять лыка вязать не будешь? Работать я буду за тебя?

— Я пошутила! — верещала блондинка.

— То-то, — сказал мужчина, вытирая пальцы о штаны. А потом нагнулся и что-то пошептал ей в наказанное покрасневшее ухо. Она кивнула.

Все это выглядело как дело семейное, обычное, при котором посторонних не стесняются, поскольку они, войдя сюда, тут же как бы становятся членами семьи. И именно поэтому мужчина сказал Парфенову совершенно по-свойски:

— Ей не давать, заметано?

— Ладно, — кивнул Парфенов.

Мужчина вышел.

Повисла пауза.

Всем было скучно. Ни Парфенову, ни девушкам не хотелось начинать того, ради чего они были здесь.

Вдруг блондинка вздохнула, разделась (такими бытовыми движениями, как в бане раздеваются), легла на спину, резко подняла вверх ноги и брякнула их, раскидывая, о постель так, что та вся заколыхалась. Ее подруге это показалось почему-то очень смешно, она аж повалилась от смеха.

Полежав так некоторое время, блондинка поднялась, села и сказала:

— Мущин, а мущин! Налей полстакашка, а? У меня день рожденья сегодня, а он даже в день рождения меня оскорбляет!

— И мне немножко! — просюсюкала черненькая.

Что ж, налил им Парфенов винца, а себе — водки. Чокнулись.

— Юля.

— Галя.

— Пал Палыч.

Девушки, выпив, закусили дольками соленых огурцов, а Парфенов выбрал апельсин.

Ему тепло стало и хорошо.

Намеревался он совсем другое делать: раздеть этих шлюх, излапать их, изнасиловать, унизить словами и движеньями, довести до того, чтобы пощады запросили.

И — расхотел.

И — сидят, выпивают (он вдогонку тут же еще выпил), разговор завязался.

— На улице такая прелесть! Золотая осень! — сказала Юля. — А этот сучец нас даже погулять не выпускает. Собак, и тех выгуливают.

— Хочу собаку, — печально сказала Галя, — чтоб меня любила, а других грызла.

— А поедем на природу! — сказал Парфенов. — Недалеко, в пригород. Постоим, воздухом подышим, осенним лесом полюбуемся. А?

Девушки переглянулись.

— Я оплачу!

— Нет, — сказала Юля. — Он не разрешит.

— Жаль. На природе, знаете, думается хорошо. О себе. О жизни.

И Парфенов взял да и рассказал этим девушкам о себе и о жизни, о том, что на самом деле он хотел стать когда-то матросом торгового флота и избороздить все моря и океаны, а потом сбежать (еще в советское время) с корабля, устроиться портовым грузчиком, потом начать собственное дельце, слегка разбогатеть, поселиться на берегу в какой-нибудь камышовой хижине и писать книги, как писатель Эрнест Хемингуэй. Знаете такого?

Девушки не знали.

Парфенов близко к тексту рассказал им один из своих любимых рассказов «Кошка под дождем». На девушек это произвело почему-то такое впечатление, что они заплакали. Заплакал и Парфенов.

— Что мы всякое фуфло пьем? — сказала Юля. — У меня день рождения или нет? — И она достала начатую бутылку «Мартини». Налила всем. Сказала:

— За вас! — и подняла стакан.

— Спасибо, — сказал Парфенов и отпил из стакана.

И еще лучше, еще теплее стало ему. Он погладил по колену маленькую девушку.

— Ты на мою дочь похожа!

— У вас есть дочь?

— Нет. Но я хотел. И тебя хочу.

Парфенов потянулся к девушке и упал, потеряв сознание.

Глава тридцать шестая

Невскрываемый портфель.

Долго ли, коротко, а выпивка кончилась. Она всегда кончается, сколько б ее ни было. И наличности у Змея не осталось. Он пошел к матери, чтобы у нее взаймы спросить, но она куда-то отлучилась, скорее всего к соседям телевизор смотреть. Можно бы и поискать, и подождать, пока вернется, но — время не ждет, гости не ждут! А ведь деньги есть: его доля в бронированном портфеле. А портфель в сарае, во дворе, под ящиками с картошкой. Он возьмет немного, разве друзья осудят его? Возьмет из своих.