День денег. Гибель гитариста. Висельник - [31]

(— «Кюммель» — это что? — спросил Змей тихо Парфена. Тот толкнул его локтем. Он сам не знал.)

— Продолжай, продолжай, — поощрил и разрешил Гений.

— Я даю тебе деньги. А ты пишешь расписку. Что ты продаешь свою душу черту за эти деньги. Согласен?

— Занятный эксперимент. Что ж, я готов.

Гений сел за стол и на чистом листе бумаги написал требуемую расписку.

Писатель схватил ее.

— Ты не написал сумму! Две тысячи долларов! Прописью!

— Извини.

Гений дописал.

Потом взял из рук Писателя пачку банкнот и стал аккуратно рвать ее своими артистическими пальцами.

Подруга все так же читала.

— Видишь ли, друг мой, — сказал Гений офонаревшему Писателю, бросив обрывки на пол, — твой эксперимент глуп и пошл, как все, что ты делаешь.

— Ты не читал ни одной моей строки!

— Это и не обязательно. У тебя на лице все написано. И черновики, и чистовики. Ты бездарен.

— А ты гений?

— А я гений, — спокойно сказал Гений. — Потому что я в душе своей давно уничтожил все категории, все те системы координат, на которых базируется человеческое сознание. Ты говоришь: продать душу. А что такое — продать? И что такое душа? Ты говоришь: черт. А что это такое? Ты говоришь: расписка. А что это? Ты говоришь: деньги. Не понимаю!

— А жрешь на какие шиши? — неприязненно спросил Змей. Ему казалось, что он знает таких людей. Есть в их среде человек по кличке Трехголовый (хвастал, что у него три высших образования), тот тоже орет все время, что презирает материальное как факт и как философию, но, между прочим, где выпить на халяву, он чует своим носом и фактически, и философски. Едва соберутся мужики и бутылки не откроют еще, глядь — его тощая трехголовая фигура уже маячит поблизости.

— Живу на какие шиши? — иронически спросил Гений. — На деньги, конечно! Но дело не в предмете, а в отношении к нему! В моем сознании все становится артефактом! Думаете, я такой дурак, что не понимаю, что на эти две тысячи можно было бы купить много хорошего? Прекрасно понимаю! Но это — не артефакт! А вот порвать их — артефакт! Для меня лично это принесло гораздо больше морального удовлетворения и даже физического, поскольку я ощутил нечто вроде интеллектуального оргазма! А эти артефакты, в свою очередь, преобразуются в стройную систему моего романа «Бездонный колодец»!

— Ты пишешь роман? — спросил Писатель — и даже с уважением: он никак не может избавиться от привычки трепетно относиться к попыткам других людей творчески выразиться.

— Писать? Но разве ты не знаешь, что всякое Слово уничтожает Пра-Слово? Разве ты не знаешь, что пишешь не по чистому листу: нет чистых листов, на каждом уже что-то написано! Замарывая своими закорючками это написанное, ты, может, уничтожаешь великое! А?

Писатель вдруг почувствовал, что Гений в чем-то прав. И ему глупой показалась эта квазидемонская затея с распиской о продаже души черту.

Почувствовав себя победителем, Гений решил упрочить победу.

— Или вот, — указал он на девушку. — Я, как вы это называете, люблю ее. Хотя — по-другому. К примеру, я пью кофе, так? Я же не говорю: «мой кофе»! А если и говорю, то это так, речевой оборот. Кофе — для всех и всем. У меня есть — почему не угостить? Точно так же дико говорить: моя женщина! Точно так же естественно угостить ею других. Многие, кстати, так называемые первобытные народы поступают мудро и инстинктивно подобным образом. Обнажись, котик, — сказал он подруге.

Та обнажилась, что стоило ей небольшого труда, ибо на ней было всего две-три вещи, и лежала гибкая, гладкая, стройная, спокойно глядя в потолок.

— Хороша? — спросил Гений.

Писатель затаил дыхание, Парфен, напротив, громко задышал, а у Змея кадык с бульканьем прошелся по всему горлу.

— Тогда прошу! — пригласил радушный хозяин.

— Но она-то не кофе, ее-то спросить надо бы! — вырвалось у Змея.

— Сейчас она — кофе. А потом этим напитком могу стать я. Сосуществование двух людей во взаимном согласии и уступках — утопия! Необходимая равновесная сменяемость тиранств. В чем-то я тираню тебя, а в чем-то — ты. При взаимном согласии. Главное — чувство равновесия, око за око, зуб за зуб, как говорила мудрая Библия, а не ваш людьми придуманный Новый Завет! Ну? Кто первый?

Друзья не шелохнулись.

— Другого я и не ожидал! Вас ведь трое. О, стадо! Все человечество — стадо! И каждый боится мнения других! Ладно, выпьем, в самом деле, кофе. Котик, расстарайся для друзей.

— Иди ты, — сказала котик, одеваясь и берясь за книгу.

— Это — око за око! И равновесие восстановлено! И гармония торжествует! — сиял наглядностью своей правды Гений. — Ладно, пойду сварю кофе.

Но друзья отказались, заторопились — и ушли.

— Тсс! — вдруг сказал Змей, едва захлопнулась дверь. Он имел поистине змеиный слух и нечто услышал. А вскоре, по мере нарастания силы звуков, услышали и Парфен с Писателем.

— А я не б. тебе, чтобы под каждого подкладывать! — кричала девушка.

— Так не берет никто! Это — артефакт! А вот кофе могла бы сделать, сучка голоногая!

— А он есть у нас? Я чуть не обоссалась от обиды, когда ты деньги порвал!

— Дура! Ты посмотри, как аккуратно порвал! Их в любом банке поменяют, потеряем сотни три-четыре, вот и все!