День чудес - [5]
— А мне, знаете, не холодно, привык… — сказал, кто-то и похлопал меня по плечу. Я обернулся, но сзади никого не было. Зато впереди мелькнула знакомая фигура в засаленном пиджаке. Ноги, обутые в красные клеенчатые сандалеты, утопали в снегу по щиколотку. Он повернул за угол.
Я побежал скользя, с трудом удерживая равновесие. Вот и угол дома. Тут же что-то мягкое уперлось в меня, кто-то вскрикнул. Рядом охнула разбитая бутылка. Впереди улица была пуста.
Мы оттолкнулись друг от друга, и меня бросило в жар.
— Ты?! Черт возьми! Не может быть! Ведь сколько лет?
— Сколько?
— Я звонил… Слушай, тогда все как-то по-дурацки получилось… Страшно глупо все. Ты прости… Я все понял. Я был все это время один, думал… И все понял…
Молочные брызги зацепились за штанины и блестели жемчужинами.
— Ты прости, пожалуйста, разбил бутылку.
У меня, кажется, дома тоже есть… Ну скажи что-нибудь…
Я почувствовал в своей руке что-то теплое. Камень! Вот оно счастье, в двух шагах от меня. Близкое молчаливое счастье в лохматой шубе.
— Ну, рассказывай, где ты была все это время?:
— Нигде… Дома, — она пожала плечами. — Я слышала о тебе. Думала, ты придешь. Потом пошла в магазин и встретила тебя. Никогда не ходила по этой улице. Сама не знаю, почему пошла именно сюда. Мне показалось…
— Нет, тебе не показалось. Мы сейчас же едем ко мне. Навсегда! Я больше не выпущу тебя!
Я выскочил на середину улицы:
— Такси! Такси!
…На кухне нудно капал кран и уличный фонарь заглядывал в окно из темноты улицы. Сейчас я точно знал, что мы никогда не расстанемся.
— Мне пора.
Я вздрогнул и подумал, что сплю.
— Мне пора-а… — Она стояла в дверях, и сигарета окрашивала левую часть ее лица в кирпичный цвет. — Я возьму бутылку у тебя в холодильнике. Надо же что-то показать мужу. Вот и сходила за молоком…
Дверь клацнула языком замка и замкнула пустоту. Я лежал в темноте комнаты, а свет фонаря наложил на меня крест оконной рамы.
Потом стало темно. Что-то большое заслонило свет, что-то стукнуло в окно. Я накинул одеяло встал. Фонарь погас. Я придвинулся вплотную к стеклу и чуть было не вскрикнул. С той стороны на меня смотрел какой-то человек. Я чиркнул спичкой и совсем потерял способность соображать. На заснеженном бордюрчике окна пятого этажа сидел Ваня.
— Дай закурить, — он протянул руку в форточку!
— Может, зайдешь?
— Да нет. Я тут вообще-то случайно. Решил узнать, как твои дела…
— Как сажа бела…
— Ушла, значит?
— Значит.
— Ну, а ты что?.
— А, что я! Слушай, Ваня, может зайдешь все-таки? Сидишь там неизвестно как.
— Это тебе неизвестно. А мне все известно, и зря ты ее отпустил. — Он пожал плечами, бросил вниз окурок. — Камень-то смотри не теряй!
Я закрыл форточку. Снег плавно ложился на снежно отпечатки резиновых подошв. Через минуту от них остались небольшие вмятины, прикрытые белым пушком. Я взял трубку, накрутил диск.
— Я знала, что ты позвонишь, — голос был где-то рядом, — я ждала…
В трубке что-то затрещало.
Я проснулся от телефонного звонка.
— Вы что заболели? — спросил женский голос, к испорченный официальностью. — Нет? А почему тогда не на работе?
Потом меня вызвали к начальнику отдела.
— Мы вас попросили написать заметку в стенгазету…
Я кивнул.
— И что вы написали?
— Но ведь я никогда не писал заметок, и вообще…
— Ну ладно, все бы ничего, но вот вы написали, что человек сидит на бордюре окна пятого этажа. Может быть, он монтажник? Но вы же нигде об этом не говорите.
— Потому что он не монтажник.
— Значит, правильно я не понял это место? И еще вот, почему зимой в сандалетах? Ему что, больше нечего надеть?
— Не знаю…
— Что же вы не знаете, а пишите…
— Но ведь вы же сами попросили…
— Я предупреждал, что никогда этого не делал. Так получилось…
— Да… — начальник задумался, потер лоб резинкой, которую вертел в руке. — Нет, что-то в этом, есть…
В этот момент в кабинет вошел очень знакомого вида человек. Начальник переменился в лице.
— Здравствуйте, Иван Тимофеевич… Вот вы посоветуйте. Написал наш сотрудник заметку для стенгазеты, мы попросили его…
— Я предупреждал, — сказал я.
— Да, он предупреждал, — подтвердил начальник.
Иван Тимофеевич сел на стул, взял листик с заметкой, стал читать.
— А чего, по-моему очень интересно, — сказал он и положил ногу на ногу.
За окном висели снежинки.
Я уже знал, что надо было делать. У меня было сорок пять минут обеденного перерыва. Камень лежащий в кармане, обжигал меня, как огонь глиняный горшок. Я бежал. Институт должен был быть здесь, где-то недалеко. Комната тридцать пять, это я помнил точно. Это где-то здесь. Вот тридцать три, вот тридцать четыре… А где же тридцать пять?
Как в другом здании?
Ну да! Да! Конечно, в другом здании. Как же сразу не додумался до этого?! Ее комната, конечно, должна быть в другом здании. Вот ее комната Вот номер пятьдесят три, а напротив — тридцать пять.
— Я ждала тебя. Только ничего не говори!
— У тебя губы, как дольки апельсина, когда до них дотрагиваешься зубами…
— Я помню… Ты мне говорил это…
— А что, что мы больше никогда не расстанемся, я тебе говорил? Говорил?
— Говорил… Ой, что-то давит… Вот здесь, что-то горячее. Камень что ли?
— Камень…
У стойки никого не было. Фарфоровая продавщица в одиночестве чистила кольца зубным порошком.
Виталий Викторович Павлов в литературных кругах известен как драматург. В настоящую книгу включены три его остросюжетных повести: "Герцеговина Флор", "Рыбный день" и "Доктор Сатера". Автор относит их к жанру "некриминального чтива". Книга рассчитана на широкие круги читателя…
Автобиографичные романы бывают разными. Порой – это воспоминания, воспроизведенные со скрупулезной точностью историка. Порой – мечтательные мемуары о душевных волнениях и перипетиях судьбы. А иногда – это настроение, которое ловишь в каждой строчке, отвлекаясь на форму, обтекая восприятием содержание. К третьей категории можно отнести «Верхом на звезде» Павла Антипова. На поверхности – рассказ о друзьях, чья молодость выпала на 2000-е годы. Они растут, шалят, ссорятся и мирятся, любят и чувствуют. Но это лишь оболочка смысла.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
УДК 82-1/9 (31)ББК 84С11С 78Художник Леонид ЛюскинСтахов Дмитрий ЯковлевичСон в начале века : Роман, рассказы /Дмитрий Стахов. — «Олита», 2004. — 320 с.Рассказы и роман «История страданий бедолаги, или Семь путешествий Половинкина» (номинировался на премию «Русский бестселлер» в 2001 году), составляющие книгу «Сон в начале века», наполнены безудержным, безалаберным, сумасшедшим весельем. Весельем на фоне нарастающего абсурда, безумных сюжетных поворотов. Блестящий язык автора, обращение к фольклору — позволяют объемно изобразить сегодняшнюю жизнь...ISBN 5-98040-035-4© ЗАО «Олита»© Д.
Элис давно хотела поработать на концертной площадке, и сразу после окончания школы она решает осуществить свою мечту. Судьба это или случайность, но за кулисами она становится невольным свидетелем ссоры между лидером ее любимой K-pop группы и их менеджером, которые бурно обсуждают шумиху вокруг личной жизни артиста. Разъяренный менеджер замечает девушку, и у него сразу же возникает идея, как успокоить фанатов и журналистов: нужно лишь разыграть любовь между Элис и айдолом миллионов. Но примет ли она это провокационное предложение, способное изменить ее жизнь? Догадаются ли все вокруг, что история невероятной любви – это виртуозная игра?
Очень просты эти понятия — честность, порядочность, доброта. Но далеко не проста и не пряма дорога к ним. Сереже Тимофееву, герою повести Л. Николаева, придется преодолеть немало ошибок, заблуждений, срывов, прежде чем честность, и порядочность, и доброта станут чертами его характера. В повести воссоздаются точная, увиденная глазами московского мальчишки атмосфера, быт послевоенной столицы.
Действие повести происходит в период 2-й гражданской войны в Китае 1927-1936 гг. и нашествия японцев.