День «Б» - [4]

Огромным усилием воли он заставил себя вернуться к реальности. Он сидел в небольшом уютном кабинете, на круглом столе дымились чашечки с настоящим кофе. Серое, наводящее тоску небо скрывали плотные шторы на окнах. На Розенберге был двубортный коричневый мундир с петлицами рейхсляйтера — высшее звание в партийной иерархии нацистской Германии, которое имели только 24 человека. Рядом с Розенбергом сидели статс-секретарь министерства Готтлоб Бергер, в сером мундире со знаками различия обергруппенфюрера СС, и его заместитель, курировавший рейхскомиссариат «Остланд», оберштурмбаннфюрер СС Петер Кляйст. Напротив нацистских функционеров сидел невысокий худощавый мужчина лет тридцати пяти, в скромном темном костюме довоенного покроя. Это был представитель Белорусской Центральной Рады, Михась Супрун.

— О чем мы с вами говорили, герр Супрун?.. Ах да… — продолжил Розенберг. — Так вот, я хочу подчеркнуть, что фюрер высоко ценит усилия белорусского народа в борьбе с большевизмом. Именно этим объясняется тот факт, что 25 февраля из состава рейхскомиссариата «Украина» были выделены четыре района, а из состава генерального округа «Литва» — Вильно. Все они вошли в состав Белоруссии… Кроме того, в самое ближайшее время фюрер намерен выделить генеральный округ «Вайсрутениен» из состава рейхскомиссариата «Остланд». Вы больше не будете подчинены Риге, где сидит этот надутый индюк Лозе. — Розенберг поморщился, не скрывая раздражения, — глава «Остланда» Лозе относился к нему крайне пренебрежительно. — Белорусы будут сами решать стоящие перед ними проблемы и задачи.

— Естественно, под чутким руководством группенфюрера СС Готтберга, — вставил Кляйст.

— И с подчинением непосредственно мне, — договорил Розенберг.

Худощавый мужчина застенчиво кивнул и проговорил по-немецки:

— От лица свободных белорусов я благодарю вас, господин рейхсминистр, за добрые новости и теплый прием. Будьте уверены, что наша страна и впредь будет отстаивать идеи великого фюрера.

— Счастливого возвращения домой! — произнес Розенберг, вставая. — Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — поспешно ответил Супрун.

Когда гостя проводили, рейхсминистр вновь тяжело опустился в кресло и одним нервным глотком допил остывший кофе. Бергер похрустел пальцами.

— Фюрер и впрямь думает выделить Вайсрутениен в отдельный комиссариат? — осторожно спросил он.

— А что еще остается делать? — пожал плечами Розенберг. — Мы обязаны хоть как-то остановить продвижение русских на Востоке. Поголовная мобилизация в вермахт может быть сорвана белорусами. А вот предоставить им возможность самим воевать с большевиками, естественно, под нашим контролем — это вполне реально. Плюс иллюзия независимости, самостоятельности. Собственная «армия», якобы «правительство»… Пусть славяне тешат свое самолюбие.

— М-да, — покачал головой Бергер, — три года назад вы рассуждали совсем не так.

— Живите настоящим, дорогой Готтлоб, — тусклым голосом проговорил Розенберг. — 1944 год — не 1941-й.

Худощавый мужчина в сером плаще и шляпе неторопливо шел по одной из центральных улиц Берлина, Кайзер-Вильгельм-штрассе. Дождь не переставал моросить. У витрин магазинов стояли подавленные, молчаливые очереди за хлебом. Рабочие Организации Тодта и Имперской Рабочей службы заканчивали разборку руин жилого дома, разбомбленного вчера. Навстречу то и дело ковыляли на костылях инвалиды. Серые, словно подернутые пеплом лица людей и такие же серые, угрюмые дома кругом. На стенах домов — плакаты, призывающие работать для победы и тщательно следить за светомаскировкой во время бомбежек.

Миновав Домский собор, Супрун свернул на Люстгартен — просторный плац перед музеем Фридриха-Вильгельма III. До войны здесь грохотали парады штурмовиков, но теперь площадь была пуста. Только пожилая учительница рассказывала небольшой группе малышей о чем-то, указывая на здание музея. Да еще статуи на мосту Шлоссбрюкке словно вели невидимую битву с кем-то, воинственно занеся мраморные мечи и копья.

Зябко поежившись, Супрун поднял ворот плаща и взглянул на часы. Сердце его бешено колотилось, хотя он старался и не показывать свое волнение. Он не знал, какой ответ будет дан на его предложение и как именно будет дан этот ответ. У него было только место, время встречи и две кодовых фразы: «Желаю успехов на месте» — если предложение принято и «Не попадайтесь в следующий раз» — если отвергнуто… А через два часа — поезд в Минск.

«Черт, как глупо, — подумал Супрун, — торчу здесь в полном одиночестве, любой немец заподозрит неладное!» Он закурил, ломая спички, но сильный порыв ветра с близкой Шпрее загасил сигарету.

Пока Супрун доставал коробок, он заметил высокого, рослого полицейского, который, повернув голову в его сторону, сбавил шаг. Еще через секунду полицейский решительно направился к нему. Супрун почувствовал, как руки его становятся ледяными и непослушными.

«Бежать? Но тогда он откроет огонь… Наверное, немцы схватили связника и на допросе он назвал время и место встречи, назвал мои приметы. Если меня бросят в гестапо, я скажу им все…» Мужчина начал лихорадочно шарить по карманам в поисках ампулы с ядом, которой его снабдили в Минске.