День академика Похеля - [12]

— Я верю, это получится!

— Об этом может кто-нибудь узнать…

— Об этом никто никогда не узнает!!!

— Переодень штаны, я жду тебя в машине, — цыкнул зубом Вильсон и вышел из гаража.

* * *

— Я расскажу вам историю великого самоубийства! — гремел под сводами голос мистера Броукли. — Мы знаем, что многие осужденные решаются на это. Многие погибают. Иные остаются калеками на всю жизнь. И никто не судит их за это! Но не таков наш Джонни! Да, он пытался убить себя! Убить невиданным, уникальным способом! Но убил лишь свою любовь к Свободе! Можем ли мы осуждать Джонни за то, что он хотел умереть и не умер? За то, что хотел жить и выжил?

— Разблокировал судебное наказание при помощи самодельного прибора Скотти Вильсона, также проходящего по делу о досрочно освободившихся преступниках, — сообщил обвинитель монотонным голосом.

— Не перебивайте адвоката! — обиделся мистер Броукли. — Уважаемые судьи! Да, Джонни не ангел! Он оступился? Да! Он в порыве отчаяния бросился на крайние меры? Да! Но можем ли мы осуждать его? Нет! Мы просто дадим ему еще один шанс продолжить свое наказание! Да хранит Господь Соединенные Штаты Земли!

Мистер Броукли замер с поднятой рукой, будто держал в ней факел. Наступила тишина. Вокруг руки кружились молодые весенние мошки. А потом был удар молотка.

— Суд признает Джонни Кима виновным в незаконном обретении внутренней свободы. Суд приговаривает Джонни Кима к трем годам лишения внутренней свободы в дополнение к сроку предыдущего наказания…

Масло

Вадим Петрович выдернул из пачки новый лист белоснежной бумаги и занес над ним маркер, как нож. Бумага лежала на столе, готовая к своей участи. Заныла печень. Вадим Петрович отшвырнул маркер, положил на лист громадную желтоватую пятерню, секунду помедлил, а затем резко скомкал листок и щелчком отправил его на пол. Там уже лежало несколько десятков белых комков. Вадим Петрович долго смотрел на них.

— Вот! Буттер! — наконец провозгласил он в тишине кабинета, вынул носовой платок и бережно протер лысину. — Буттер! Очень хорошо.

Он деловито взял маркер, выдернул из пачки новый лист, но замер.

— Хрен там, — сказал Вадим Петрович. — Не поймут. Русское надо. Надо-надо-надо… — Он постучал маркером по листку, — Василек! Бред. Лесное! С какой радости? Луговое! Опять. Йо-о-оханный… — Вадим Петрович натужно потер мясистыми пальцами багровые пульсирующие виски. — Надо что-то новое. «Новое»!

Вадим Петрович размашисто вывел на весь лист «новое». Задумался. Скомкал бумагу и отправил ее на пол.

— Вечернее. Утреннее. Луговое… Вот привязалось! Замкнутый круг. Масло "Замкнутый круг"!

В писклявом хохоте затрясся лежащий на столе мобильник и поехал, жужжа, к краю.

— У аппарата, — сказал Вадим Петрович.

— Алло! Вадим Петрович! Это Скворцов! — хрюкнуло в трубке. — Докладываю: ну, как бы первый цех реально пущен! Со вторым как бы маленькая проблема. Ну, там канализация не это, короче, стоки надо как бы по уму делать. Я как бы сейчас говорил с водоканалом…

— Стоп! — рявкнул Вадим Петрович. — Я должен выслушивать все это?

— Ну, как бы отчетность, — растерянно сказала трубка. — Возникли незапланированные как бы финансовые…

— Ты крадешь мои деньги?

— Нет!!! Я потому как бы и…

— Тогда какого рожна ты крадешь мое время? Рассказываешь про каждый гвоздь? Кто директор — я или ты?

— Я, Вадим Петрович…

— Почему у меня должна болеть голова из-за твоих проблем?

— Виноват, Вадим Петрович…

— Я тебе уже сто раз говорил — меня это не интересует! Деньги я даю. Пустишь завод, принесешь мне смету.

— Виноват, Вадим Петрович…

— Вот так лучше, — смягчился Вадим Петрович. — Ты слово придумал?

— Вадим Петрович, я как бы…

— Да или нет?

— Я как-то… Тут как бы столько дел… Жена придумала, ну как бы, вроде чтоб «Солнечное»…

— Солнечное?

— Солнечное. Как бы.

— Солнечное. Зачем?

— Ну… — замялся Скворцов. — Масло оно ведь как бы желтое, ну и солнце вроде… Нет?

— Кретин! Масло желтое, когда прогорклое! Или слишком жирное! А у меня будет масло белое! Четыре миллиона евро! Желтое! Ха! Оху…тельное будет масло, понял?

— Понял, Вадим Петрович, буду как бы думать.

— Чтоб до вечера десяток вариантов! Не можешь сам — тряси жену! Кого хочешь тряси, хоть водоканал! Работягам своим объяви — кто найдет хорошее слово, дам денег. Пусть думают, пока цеха монтируют!

— Трудно это, Вадим Петрович, — неуверенно сказала трубка.

— Думать трудно?

— Как бы слово придумать трудно.

— А его не надо придумывать! Все слова уже придуманы тыщу лет назад! В русском языке миллион слов! Надо из них взять одно. Готовое. Простое и понятное. Ферштейн?

— Ферштейн, Вадим Петрович. Но как бы не знаю даже. Вот было бы в русском языке три слова — мы бы с вами сели и выбрали… А когда миллион, тут как бы профессионал нужен. Этот, как его… Писатель какой-нибудь. Или поэт, что ли, как бы…

— Поэт! Ты знаешь хоть одного поэта во всей Щетиновке?

— Ну, в Щетиновке как бы, может, и нет… Хотя как бы двести тысяч жителей… Но в Самаре-то наверняка!

— Все дела брошу, поеду в Самару поэтов ловить!

Снова кольнуло в печени.

— Не долби мои мозги, — сказал Вадим Петрович. — К вечеру с тебя десять вариантов. Ауфвидерзейн! — Он нажал отбой.