День 21 - [18]

– Это очень интересный вопрос, Кларк. К середине двадцать первого века как минимум три…

– Хоть бы она сама вымерла, – пробормотала Гласс, не утруждая себя тем, чтобы посылать сообщение. Кора засмеялась в ответ, потом вздохнула и снова опустила голову на парту.

– Разбуди меня, когда все это закончится.

Гласс застонала.

– Этой девчонке что, заняться нечем? – шепнула она. – Если она не заткнется, я ее своими руками отправлю в открытый космос.

Как только урок закончился, Гласс вскочила на ноги и схватила за руку Кору.

– Погнали, – заныла она, – мне нужно найти пуговки для платья.

– Вы идете в Обменник? – оживленно спросила Кларк, поднимая глаза от парты. – Тогда я с вами. Мне нужно подушку для друга достать.

Гласс смерила Кларк взглядом. Та была одета в совершенно неэлегантные брюки и простецкую рубашку, выглядевшую так, словно ее раздобыли в Обменнике на Аркадии.

– Можешь сжечь свои портки, завернуть пепел в рубашку, и – вуаля, подушка для твоего друга готова. Заодно и мы этого уродства больше не увидим.

Кора расхохоталась, но Гласс почему-то не почувствовала ожидаемого удовлетворения. Глаза Кларк округлились от удивления и боли, она крепко сжала губы и удалилась, не проронив ни звука.

«Ну и пусть, – подумала Гласс, – это ей за то, что она такая подхалимка и испоганила день всем остальным».

Поскольку они задержались, Кора уже не успевала в Обменник, и Гласс отправилась домой, потому что ненавидела делать шопинг в одиночестве. Ей не нравилось, как пялятся на нее охранники, когда их старший этого не видит. Или, раз уж на то пошло, как пялятся на нее мужчины, стоит их женам отвернуться.

По пути домой она думала о том, как бы заставить отца раскошелиться на дополнительные рационные баллы. На носу День Памяти павших, и Гласс твердо решила, что на этот раз ее платье будет красивее, чем платье Коры.

Она вошла в квартиру и бросила школьную сумку на пол.

– Мам! – позвала она. – Мам, ты не знаешь, где папа?

Мать понуро вышла из спальни. Ее лицо под слоем искусно наложенных румян было бледно, а глаза как-то странно блестели, хотя, возможно, виной всему было освещение.

– Что случилось? – спросила Гласс, озираясь. Хотелось бы ей, чтобы папа был дома, потому что она никогда не знала, как себя вести, когда мать не в настроении. – Где папа? Еще на работе? Хочу поговорить с ним о моем содержании.

– Твой отец ушел.

– Ушел? Что ты хочешь сказать?

– Он нас бросил. Ушел, – она на миг прикрыла глаза, – к этой девице из бюро. – Ее голос был ровным. Она скрывала чувства также тщательно и аккуратно, как убирала в шкаф свои тщательно продуманные платья.

Гласс застыла.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что твое содержание – наименьшая из наших проблем, – сказала София, оседая на диван и закрывая глаза. – У нас вообще ничего нет.

К тому времени, как Гласс свернула в заканчивающийся на Фениксе участок воздуховода, ноги сводило судорогой, а руки саднило. Она молилась, чтобы у внешней решетки не было охраны, тогда можно будет сразу вернуться обратно и взять с собой Люка. Они проберутся в квартиру ее матери, а потом вместе придумают, как попасть на один из челноков. Впервые Гласс задумалась о полете на Землю, когда ее вытащили из камеры и сказали, что она и еще девяносто девять ребят отправятся туда на челноке. Тогда такая возможность привела ее в ужас, но сейчас она представляла себе, как это будет. Как они с Люком идут по лесу, держась за руки. Как они в тишине сидят на холме и любуются настоящим закатом. А может, какие-то города уцелели, и они с Люком смогут, как та парочка на тарелках, погулять по Парижу?

Протягивая руку, чтобы ухватиться за крышку вентиляционного люка со стороны Феникса, она улыбалась. Но ее пальцы ничего не находили, сколько она ни шарила по стене. Она нащупала края люка, но его подпирало снаружи что-то ровное, плоское.

Гласс перевернулась ногами вперед, вдохнула поглубже и ударила подошвами крышку люка. Ничего не произошло. Она ударила снова, вскрикнув от разочарования, когда крышка громыхнула, но не двинулась с места. «Нет!» – воскликнула она и поморщилась от эха, которое пошло гулять по вентиляции. Должно быть, Камилла заделала люк, чтобы никто не вздумал последовать ее примеру и пробраться на Феникс. Смысл в этом был: одной нелегалке довольно просто затеряться среди местных, а вот если нелегалов будет много… Но своим поступком она приговорила Гласс и Люка к смерти.

Гласс подтянула колени к груди, стараясь не думать, каким станет лицо Люка, когда она скажет ему, что путь закрыт. Он призовет на помощь все свое самообладание, примет храбрый и стоический вид, но его выдаст мелькнувшее в глазах отчаяние.

Она никогда больше не увидит мать. Когда на Фениксе наконец иссякнет кислород, Соня, оставшись в полном одиночестве в своей маленькой квартирке, прохрипит слова прощания, обращая их к дочери. К дочери, которая исчезла, не сказав ни слова.

Но когда Гласс перевернулась, чтобы двинуться в бесконечный обратный путь, у нее в голове возникла идея. Идея была настолько безрассудной и рискованной, что могла сработать.

Если внутренние пути с Уолдена на Феникс перекрыты, можно попробовать пройти