Демьян Бедный - [95]

Но друзья Крылова не подозревали его в лукавстве. Они, видно, считали его «открытым ларчиком». Один лишь Пушкин сказал: «Мы не знаем, что такое Крылов»; а Батюшков отозвался: «Этот человек — загадка, и великая!»

В судьбах Крылова и его ученика, «почтительного и скромного», как называл себя Демьян Бедный, нет ничего общего. А в характерах? Крылов был великим мистификатором. Возводил на себя всяческую напраслину. Если он делал это в силу необходимости, то Демьянов всегда будто бы открытый «ларчик» тоже имел свои секреты. Почему-то не было такой нелестной версии, которую бы он не поддержал, а иногда и сам распространял о себе.

Независимо, в кругу ли семьи, на встрече ли с читателями, в разговоре ли с другом, Демьян любил озоровать с самым серьезным видом. Если жена укорит, будто он за кем-то ухаживает, ни за что не отопрется. Если старшие дочки спорят о правах старшинства, отец удивится: «О чем это вы? Обе — не старшие. Моя первая дочь в Киеве. Народная артистка!..» — И назовет известное имя певицы, которую отродясь не видал и даже не знает, подойдет ли она ему в дочери по возрасту.

Побывал где-то в гостях. Наутро хозяин звонит по телефону. То, се. И между прочим: «Можете себе представить, Ефим Алексеевич, у меня вчера украли серебряные вилки!» — «Это я!» — без промедления «сознается» Демьян.

Заместителя редактора одной газеты Демьян убедил, что он — незаконный сын великого князя Константина и графини Клейнмихель. Сообщил подробности. В Лондонском банке, видите ли, на его имя лежат миллионы; другим он плел, что князь увлекся на охоте его красавицей матерью Екатериной Кузьминичной. Даже на встрече с краснофлотцами в ответ на вопрос, настоящая ли фамилия Бедный, он сообщил подлинную, с добавлением: «Я из царской челяди…» Только корреспонденты заметили, что глаза его при этом смеялись. Но никто, начиная от жены и кончая корреспондентами, не знал, почему Демьян вытворяет все это.

Кажется, он решительно ничего не стеснялся, кроме… своих потаенных лирических чувств. Не уходит ли это свойство корнями в ту самую старую мужицкую среду, о кровной связанности с которой он так часто говорил? Деревенская целомудренность, суровость, заставляющая тщательно скрывать в первую очередь свои сердечные привязанности, часто видна в случайных записках Демьяна, в стихах, выступлениях. Если начать с малого, то вот что гласит старая записка жене: зови, мол, Бонч-Бруевичей. «Люблю я их все-таки очень, шут их возьми!» Демьян позаботился о том, чтобы даже перед женой прикрыть чем-то мимолетное признание в любви к друзьям. Если поэт хочет сказать доброе слово красной коннице, и делает это не в торжественном гимне, попросту, то хвалит таким образом: «…Черт ли за ней угонится?»

Даже нежность его грубовата. Но бывали времена, когда шутки Демьяна именно этим свойством вызывали разрядку, помогали преодолеть грусть, озабоченность. Так было однажды еще в «пшенный» период столовой Совнаркома. Вошел основатель Итальянской компартии Антонио Грамши. Больной, истощенный, он поразил своей худобой всех, тоже истощенных, совнаркомовцев. Демьян увидел тревогу на лицах друзей и моментально «сработал»: «Бедняжка Грамши, три дня не жрамши!» Ничего, мол, пообедает день-другой кряду — и все в порядке…

Не ахти какой экспромт, и говорить бы о нем не стоило, если бы буквально не дорога была бы подобная «ложка к обеду». Грамши объяснили суть. Он расхохотался, и весь обед прошел на редкость оживленно.

Зато когда Демьян Бедный выступал публично, обращался к людям не по-домашнему, а внутренне мобилизованным, не изменяя, однако, привычке шутить — это были искрометные, неповторимые речи. Особенно хороши они были именно в тяжелую пору, когда надо было поддержать, поднять настроение, сблизиться на короткую ногу с массой за каких-нибудь полчаса.

Стенограммы тогда не велись. И сохранился лишь один-единственный рассказ самого Демьяна Бедного о его собственном выступлении, написанный лишь потому, что оно было связано с Лениным:

«…Под новый — 1920 год — я выступал на праздничном собрании в Бауманском районе. Речь моя была о Ленине, выступавшем передо мной и уехавшем в Рогожско-Симоновский район. Характеристика Ленина была построена мною празднично, весело, юмористически, с легким — любовным, восторженным, правда, — но все же шаржированием «хитрющего старика».

Аудитория покатывалась со смеху. Возможно, она приметила то, чего я не приметил, а именно: что Ильич еще не уехал, стоит, набросив на плечи пальто, у выхода, слушает, как я его расписываю, и тоже покатывается со смеху. Велико было мое смущение, когда я, выходя из бурно рукоплескавшего собрания, напоролся на смеющегося Ильича. Но еще больше было мое удивление, когда Ильич, расхвалив невероятно мою речь, предложил немедленно при нем повторить ее в Рогожско-Симоновском районе, куда мы вместе поехали — с неизменной спутницей, сестрой Ильича, Марьей Ильиничной».

Как не поблагодарить Демьяна Бедного за эту страницу, какой не сыщешь больше нигде!

Часть IV. МОСКВА. 1930–1945

Глава I НЕ ВОВРЕМЯ И НЕ В ТОЧКУ

Здоровый ли, больной ли, Демьян работает едва ли не пуще прежнего. Один из неумеренных поклонников его таланта подсчитал, что за десять месяцев 1928–1929 годов создано двести пятьдесят фельетонов. Подсчитал — и пришел в восторг. Не задумался — не слишком ли много? Все ли «в точку»?