Демоны Микеланджело - [31]

Аббатиса сжала его пальцы удивительно теплой ладонью и заглянула ему в лицо.

— Скажите мне правду, синьор. Правду, которую сказали бы своему духовнику. Вы здесь, потому что Филиппе удавлен? Его убил тот, нагой человек?

Голос женщины чаровал, вибрации проникали глубоко в душу, у скульптора не хватило сил противостоять этому завораживающему звуку. Он буркнул:

— Его убили деньги, мать Мария.

— Деньги? — светлые брови аббатисы удивленно приподнялись, прибавив ей толику сходства с новопреставленным племянником. — Филиппе одолжил крупную сумму?

Микеланджело смутился:

— Зачем ему одалживать? Всем известно, что семья де Розелли весьма состоятельная, и Филиппе… — он едва не сказал «законный наследник», но потом сообразил, что называть так покойника при живой синьоре де Розелли выйдет неучтиво, предпочел ограничиться неопределенным, — часть своего семейства.

— Малютка Филиппе был испорченный, капризный мальчишка. Но я все равно скорблю. Каждодневно молюсь о его загубленной душе. Такой удар для кузины. Конечно, она готова была выделить сыну достойную ренту, когда он возьмется за ум и женится. После свадьбы его мать со спокойной душей избавилась бы от бремени обязательств, включая заботы об имуществе, и посвятила себя Господу — как мы все…

Среди листвы проглядывал голый локоть. Микеланджело видел его совершенно явственно, но из желания убедиться, что чувства его не обманывают, зашагал по отсыпанной песком дорожке к группе деревьев.

Аббатиса невольно подстроилась под его шаг.

— …Моя кузина не великого ума, синьор. Финансы слишком тяжелая ноша для слабой женщины. С тех пор как синьор де Розелли упокоился, я помогаю Франческе вести дела. Она ничего не предпринимает без моего совета. Надеюсь, наша община скоро будет приветствовать кузину в этих стенах, — матушка Мария указала в сторону крытой галереи, опоясывавшей здание монастыря.

— Как вы полагаете, Филиппе знал о планах матери?

— От него ничего не скрывали, — холод заставил кончик прямого, как у римлянки, носа аббатисы покраснеть от холода, да и сам Микеланджело продрог — прогулку пора было завершать, все, что хотел, он выяснил.

Только он не мог! Остановился и замер, как вкопанный: среди деревьев, прямо перед ним стояла дева, едва прикрытая одеждой. Девушка не сводила с него глаз.

* * *

На вид ей было лет семнадцать. Она замерла посреди деревьев, сложив над головой согнутые в локтях руки. Волосы девы были коротко острижены. Из одежды на ней была лишь холщевая рубаха, широкие рукава которой съехали вниз. Ветви деревьев без жалости били девушку по обнаженным рукам, а ветер трепал подол, на ногах у нее не было башмаков, голые ступни зарылись в сухую листву и траву до щиколоток.

Никаких цепей, веревок или пут, удерживающих несчастную в этом бедственном положении, скульптор не заметил. Глаза девушки были широко открыты и следили за каждым движением незнакомца. При этом само лицо девушки оставалось мертвым и неподвижным как гипсовая маска. По этому лишенному даже тени эмоций лицу невозможно было сказать — хороша девица собой или дурнушка.

— Не пугайтесь!

Уголки губ матушки вздрогнули, вероятно, такое движение заменяло ей улыбку, и погладила неподвижную девушку по щеке.

— Девица Улла решила, что она дерево, поэтому ей позволено находиться в парке в любое время. Ее платье истрепалось — но сестры не меняют его, потому что умалишенные очень привязаны к своим вещам. Малейшее изменение в их привычном мире может спровоцировать ухудшение болезни. Единственно, пришлось остричь косы, чтобы волосы не путались в ветках, причиняя девице боль. Пестрая пичуга кружила над девушкой, клюнула ее в стриженую макушку, а потом без страха опустилась на ее плечо. Резкий порыв ветра подхватил подол девушки, высоко поднял, обнажив бледные худые ноги. Все ее тело качнулось и накренилось вместе с остальными живыми деревцами, а руки задрожали подобно ветвям.

Девица не простудится в такую погоду, уверяла его настоятельница.

Дереву не страшна непогода, соки земли поддерживают в нем жизнь. Пока она остается «деревом» в своем особом мире, холод нестрашен ей точно так же, как и настоящему дереву. В этом легко убедиться: кожа девушки остается теплой, дыхание ровное, а пульс полнокровный, здоровой частоты.

Твердой рукой она взяла ладонь синьора Буонарроти и поднесла к безумной девице. Действительно, от нее исходило тепло. Чувствовать под пальцами живую плоть, лишенную всякого человеческого начала было мерзко. Он поспешил отдернуть руку.

— Что вас озадачивает?

— Ее лицо. Даже прогуливаясь в оливковой роще, я всякий раз убеждался, что деревья умеют грустить. Но, это существо лишено эмоций, любого биения жизни.

— Болезни души нередко сопровождаются телесными недугами, — объяснила аббатиса. — Умалишенные чаще других страдают от параличей. То, что со стороны кажется безразличием, всего лишь следствие частичного паралича лицевых мышц.

— Какое примечательное наблюдение!

Их беседа с аббатисой продлилась до начала трапезы. Чтобы поспеть во Флоренцию к ночи, синьору Буонарроти и его спутнику — фра Пьетро — пришлось поблагодарить сестер за любезный прием и покинуть стены картезии.