Демоны Микеланджело - [11]

— Что? — выдохнули тонкие бесцветные губы проповедника, а брови взметнулись так, что кожа на лбу собралась складками. Если допустить, что святого отца Джироламо однажды объявят святым и Микеланджело придется изваять его статую, он отказался бы от мрамора, а отлил фигуру из металла — звонкого и сильного, как голос этого человека.

— Говорю, хотите заказать у меня скульптуру святого или великомученика?

— Святые вечно живут в сердцах праведных, им нет нужды в каменных истуканах, как божкам язычников, — святой отец выверенным жестом раскинул руки — словно желал обнять всех, собравшихся кругом. — И ты, каменотес, коли хочешь приносить пользу обществу, ступай в каменоломни, вырубать камень, из которого возведут дома презрения для сирот или стены лазаретов, тогда твой труд будет оправдан и нужен людям. Плодить и выставлять напоказ идолов, распаляющих похоть, дело греховно, — оратор воздел руку высоко над головой, словно желал упереть палец в самое небо и убедиться, что оно прочно как земная твердь, а не залито неосязаемым эфиром, выдуманным неокрепшими умами. — Грех, даже самое малое попустительство слабости, открывает врата дьяволу. Покайтесь, братья! Ибо грех отдает вас на волю черному колдовству, черти вьются хороводами в ожидании душ греховодников. Покайтесь! Ибо дьявол здесь, он уже таится рядом с нами, он крадется в темноте и отнимает жизни ваших детей! За ваши грехи, за гордыню и роскошества.

Многие с молитвой опустились на колени, в задних рядах истерично всхлипнула женщина. Святой отец сделал чуть заметный знак стражникам, скованного цепями маэстро выдернули из липкой темноты и швырнули в лужицу света, прямо на ступени под ногами святого отца.

— Этот синьор сознался, что передал вам, синьор Буонарроти, изваянный из мрамора идол древних язычников.

— Да, так и есть. Проклятая статуя… — ржавые оковы разодрали кожу на запястьях маэстро, ссадины сочились кровью, а слезы катились из глаз, оставляя за собой светлые борозды. — Я не причастен к колдовству, я всего лишь медик, как покойный дед[13]. Ваше святейшество, целую ваши ноги… Я медик, я спасаю людям жизни…

На четвереньках он преодолел несколько ступеней, попытался ухватить край рясы проповедника и поднести к губам. Хотя он трясся и корчился, его лицо сохраняло удивительное спокойствие. Святой отец брезгливо отпихнул его ногой:

— Жизнь смертных в руке Господа! — стражники как по команде бросились колотить несчастного древками алебард, пока он не скатился в лужу, а отец Джироламо воззрился на скульптора немигающими углями глаз, вопрошал:

— Покайся и ты, скарпелино. Скажи, получил ты статую от синьора Ломбарди?

Микеланджело пожал плечами:

— Если этого синьора зовут маэстро Ломбарди, я однажды приобрел у него порошок от головной боли. Не припомню, чтобы он владел статуей.

Святой отец повторил вопрос, на этот раз его голос громыхал подобно грому и разносился до самой городской стены:

— Вы получили статую в доме мессира Бальтасара, мага и чернокнижника, приспешником которого был этот синьор?

— Нет-нет-нет… я не был приспешником… я не помогал…Не знал, что этот колдовской ритуал оживит статую… Не знал, что в нее вселится злой демон и начнет убивать! Понимаете! Не знал!

— Отчего же мессир завещал все свое имущество вам, синьор Ломбарди? — из темноты, расплескавшейся по флорентийским улицам, подобно разлитым чернилам, вынырнул синьор Таталья, со всеми надлежащими атрибутами юридической практики, а следом за ним синьор подеста, собственной персоной.

— Он желал моего грехопадения… наверное… Я глубоко раскаиваюсь… отче!

— Хороший пес лает, защищая дом своего хозяина, и если разбойник бросает ему кость, он отодвигает кость в сторону и продолжает лаять! Диавол се тать в нощи, которая стремится проникнуть в дом Господень при каждом случае, а все верные Христу, должны быть подобны верному сторожевому псу. Вам следовало донести о бесчинствах вашего нанимателя пока он был жив, а значит, подвергнут искупительной каре, маэстро.

Синьор Ломбарди зарыдал, уткнувшись в грязные ладони, Микеланджело отвернулся, чтобы не видеть его унижения, и обнаружил в разбитом окне мастерской любопытные физиономии подмастерьев — выходит, мальчишки успели спрятать статую. Оставалось надеяться, что эта скромная хитрость поможет им уберечься от обвинений в колдовстве — прямой дороги на костер. Он глубоко вдохнул и распахнул двери:

— Прошу, входите, святой отец, и вы, синьоры! Негоже держать достойнейших граждан Флоренции на улице в такую погоду.

Святой отец окинул взглядом скульптуры, заготовки и мраморные блоки, сразу же опустил пергаментные веки, словно зрелище глубоко оскорбило его, принялся перебирать четки. Выточенные из солнечного янтарного камня бусинки сухо щелкали одна о другую, под их перестук и уточняющие реплики подеста, синьор Таталья коротко изложил Микеланджело о происшествиях последних дней, которые привели их небольшую депутацию в его мастерскую.

* * *

Итак, четыре дня назад у городской стены обнаружили тело восьмилетнего мальчика со сломанной шеей. Подобные печальные происшествия не редкость: ребятишки болтаются без всякого надзора, расшалившись, карабкаются на стену в малоподходящих местах, падают и ломают руки-ноги-головы. Двое других ребят, с которыми играл мальчик, уверяли, будто его позвал за собой какой-то дяденька в пышном венке на голове, однако же описать этого человека толком дети так и не смогли. Дивный головной убор для такого времени года! Ни праздников, ни карнавалов во Флоренции давным-давно не проводилось. Поэтому, выслушав доклад сержанта городской стражи, подеста принял решение и созвал консилиум из трех опытных врачей для осмотра тела ребенка. Они с точностью установили, что мальчик умер от удушения — веревку на его шее затянули с такой силой, что тонкие детские позвонки не выдержали и сломались. Однако след от удавки был едва заметен — сперва шею чем-то обмотали, обрекая несчастное дитя на долгую муку.