Демоны луны - [10]

…Ах, как был счастлив мой брат! И О-Сити с восторгом принимала его поклонение. Они выглядели как настоящие молодожены: прижавшись друг к другу и стыдливо краснея, всё не могли наговориться.

Потом отец свернул дело в Токио и перебрался в родные места, в городок Тояма. И вот уже тридцать лет я живу там. Но несколько дней назад мне пришла в голову мысль — показать брату преобразившийся Токио, и потому я вновь путешествую вместе с ними…

Лишь одно обстоятельство омрачает счастье моего брата: годы не старят девушку — ведь она, при всей ее неувядающей красоте, только кукла, сделанная из шелка. Брат же, как попал на картину, так и остался живым человеком из плоти и крови и потому неотвратимо дряхлеет — как я. Увы! — мой двадцатипятилетний красавец брат превратился в немощного старика, лицо его избороздили уродливые морщины. Вот почему такое отчаяние сквозит в его взоре. Немало уж лет прошло… Бедный мой брат!..

Незнакомец вздохнул и взглянул на картину.

— О-о, я совсем заболтался. Но я вижу, вы верите мне. Вы ведь не станете утверждать, как некоторые другие, что я сумасшедший? Кажется, мой рассказ произвел на вас впечатление… Наверное, брат устал. Да и неловко им перед чужим человеком… Пусть они отдохнут. — Мой собеседник стал заботливо заворачивать картину в черный атлас.

И тут мне почудилось, что лица у кукол и в самом деле слегка растерянные и смущенные, и я мог даже поклясться, что они на прощанье приветливо улыбнулись мне.

Мой попутчик надолго погрузился в молчание. Молчал и я. Поезд с грохотом несся вперед, в ночь. Но вот минут через десять он стал замедлять ход, за окнами промелькнули тусклые огоньки. Через мгновенье поезд остановился на каком-то крохотном полустанке в горах. В окно я увидел дежурного, одиноко стоявшего на платформе.

— Разрешите откланяться… — незнакомец поднялся. — Я выхожу. Сегодня я заночую здесь, у родственников.

Он взял картину под мышку и поспешил к дверям. Выглянув из окна, я увидел его худую фигуру — в этот миг он был совершенно неотличим от старика на картине. Остановившись у турникета, он протянул дежурному свой билет. В следующее мгновение тьма поглотила его…

Волшебные чары луны

1

Обдумывая сюжет очередного рассказа, я имею обыкновение бесцельно бродить по улицам, и если в это время я нахожусь в Токио, то маршруты моих прогулок известны и неизменны: это, конечно же, парк Асакуса, Сад ста цветов, Императорский музей в Уэно, зоосад, паром на Сумидагаве, зал для соревнований по сумо[8] в Рёгоку (его круглый купол напоминает мне старое здание Панорамы). Вот и сейчас я только что возвратился из Рёгоку, с представления «Бал привидений». Я прошел по памятному еще с детских лет Лабиринту, и меня охватила щемящая сладкая грусть…

Но речь пойдет не об этом. Однажды от меня настойчиво требовали рукопись, а потому дома мне не сиделось. Я неделю слонялся по Токио и вот как-то забрел в парк Уэно…

Вечерело, и время близилось к закрытию. Посетители почти все разошлись. Музей опустел.

Я заметил, что на любом представлении токийцы, не дожидаясь, когда опустится занавес, спешат получить свою обувь.[9] Это неизменно коробит меня.

То же самое происходило и в зоологическом саду. Посетители отчего-то все разом заторопились домой. Ворота еще не были заперты, но зоосад обезлюдел. Я в задумчивости стоял перед клеткой с обезьянами, наслаждаясь непривычной здесь тишиной. Даже обезьяны угомонились и сидели притихшие и унылые — заскучали, когда рассеялись толпы дразнивших их зевак. Вдруг я почувствовал, что за спиной у меня кто-то стоит, и испуганно вздрогнул.

Обернувшись, я увидел длинноволосого юношу с очень бледным лицом; явно не видевший утюга костюм висел на нем мешком. Юноша был похож на бродягу.

Корча уморительные рожи, он принялся забавляться с обезьянами. Было видно, что он здесь не редкий гость и большой любитель таких развлечений. Достав приманку, он заставлял обезьян выделывать разные трюки, а натешившись вволю, бросал им подачку. Обезьяны вели себя так уморительно, что я хохотал от души.

— Почему обезьяны не могут не обезьянничать? — неожиданно спросил он, подбрасывая и снова ловя шкурку от мандарина. Обезьяна в клетке в точности повторяла его движения — подбрасывала и снова ловила шкурку.

Я улыбнулся, а он добавил:

— Если вдуматься, страшная эта привычка. Да, наказал Бог обезьян…

«Ого, да он, похоже, философ», — подумал я.

— Когда передразнивает обезьяна, это забавно. Но если такое делает человек… А ведь боги и человека наделили тем же инстинктом. Даже подумать жутко. Вам часом не доводилось слышать историю о путешественнике, встретившемся в горах с обезьяной?

Я понял, что незнакомец любит поговорить; язык у него развязывался все больше. Сам я довольно застенчив и не очень охотно вступаю в беседы с незнакомыми мне людьми, но к этому человеку я невольно почувствовал интерес: философский тон бледнолицего нечесаного бродяги возбудил во мне любопытство.

Я покачал головой:

— Нет, не слышал. А что за история?

— Как-то однажды, — начал он, — один горожанин повстречался в горах с большой обезьяной. Обезьяна, дурачась, вырвала у него меч и давай им размахивать. Путешественник растерялся: жизнь его висела на волоске, ведь он остался совсем безоружным…