Демон пустоты - [51]

– Я здесь, – прошептал я.

Он дернулся. Что-то от чернокнижника в нем все же осталось.

Охрана косилась на грязного бродягу, которым я стал, но не думала, что я могу создать проблемы, и очень зря. Я разметал их ленивые, упитанные тела по сторонам и взбежал на помост, встал напротив Дрейка и крепко обнял сухое, испорченное тело. Оно оказалось таким мучительно слабым, словно сухая ветка. Я так долго желал разорвать его на куски, а теперь мог только утешить – как последний осколок прошлого, не вымаранный палачами из памяти.

– Я здесь, – повторил я и никак не мог остановиться. – Я здесь. Здесь.

Так он и умер, зажатый в моих руках, слепой, немой и немощный, прежде чем охрана оттащила меня прочь.

Ноябрь 2018 года

ОСТАНОВИ ЕГО, У НЕГО ПИСТОЛЕТ

Имени у него не было. Вернее, может, и было, но каждый раз его называли по-разному, а как на самом деле – не знаю. Мне нравилось звать его Билли, словно хичхайкера, маленького парнишку-убийцу из записей умершего от передозировки героина певца. Когда он нагибался и выдыхал дым, ожидая очередную машину, а потом смотрел на тлеющий огонек сигареты, то внутри взметался пепел тревоги и появлялось сосущее чувство, толкающее уйти в ночь, подальше от насиженных мест, в пустыню или в горы.

В подъезде редко горел свет, поэтому сейчас его силуэт освещался лишь косой стеной синеватых лучей из открытой мной двери. Он вполне мог быть идущим из пустошей стрелком Роландом; возвращающимся, чтобы отобрать свой замок и девушку, которая его давно не любит, Джеком-из-Тени или даже Эльриком из Мельнибонэ в тот момент, когда он говорил бескрылой женщине «нет». Лицо, на котором обозначилось несколько складок, но все такое же молодое, как много лет назад.

Когда-то я пытался с ним соперничать, но теперь не делаю этого даже в мыслях. Не потому, что боюсь, а потому, что предопределенность портит нервы. Быть смешным неприятнее, чем просто отступить.

– Здравствуй, Билли.

– Здравствуй. Каждый раз, когда я возвращаюсь, не могу отказать себе в удовольствии увидеть свою тень, – дружелюбно улыбнулся он, но потом улыбка по капле стекла и впиталась в серый бетон ступеней. – Больше никто не может говорить со мной на равных.

– А как же Лау́ра?

Рука с сигаретой на миг замедлила движение.

– Лаура пуста. – Он оперся на футляр с гитарой, вдумчиво рассматривая стену, покрытую росписью из чужих слов. – Уже много лет она разговаривает, ее руки пишут, губы убедительно шевелятся, а тело упруго прогибается под другими телами. Но внутри остались только черные хлопья, которые обычно наполняют пепельницы.

– И ты не думал ее спасти?

Он морщит лоб, словно вспоминая что-то. Иногда его глаза смотрят в стены так, будто видят через них. Тонкая линия рта стала еще тоньше, превратившись в щель, сжавшую цилиндр сигареты. На его ботинках пыль множества дорог, в кармане – немного кокаина и поцарапанный револьвер, который ему подарила Лаура. Она умела делать нужные подарки, и револьвер носил ее имя.

– От черного ветра нельзя спасти. Однажды вечером, когда деревья стонут за окном, он всколыхнет шторы, пробежит по комнате и заберет с собой что-то неуловимым движением, которого ты можешь даже не заметить. – Косой луч отрезал половину лица убийцы, оставляя ее тьме. – И ничего тут нельзя поделать.

– Ты трус, Билли. Ты боишься снова ее увидеть.

– Не более чем ты, тень, – качнул он головой. – Не более чем ты.

Я бы хлопнул дверью, но перед ним не так просто захлопнуть дверь. Мы давно не разговаривали, тихий голос пробуждал воспоминания. Лифт прожужжал вверху, таща очередную коробку, но Билли больше ничего не произносил. Край плаща отогнулся, лег на ступень, обнажая потертую подкладку.

Молчание было значимо. Для всего есть время, и время для слов еще не наступило. Когда же оно пришло, он потушил сигарету и сказал только одно:

– Собирайся.

Лаура была бесподобной и безнравственной. Ее рыжие волосы никогда не сочетались ни с одним из нарядов, а пальцы любили карты, оружие и мужские тела. Она пела песни-ловушки в мексиканских барах, она снилась невинным, но уже горящим юнцам в порочных снах, смеялась в лицо инквизиторам, задирая юбку, но резала пальцы, чтобы не прикасаться к тому, кто ей действительно нужен. Лаура никогда не молилась и никогда не отдавалась, а только забирала, чтобы потом сорить, как любят делать богачи.

Когда кто-то смотрел на нее в первый раз, он мог ее не заметить, но если кто-то останавливал взгляд дважды, то больше никогда не желал ее покидать. Голос Лауры капал расплавленным воском, шелестел горящими партитурами Моцарта и звенел выброшенным в гневе и отчаянии оружием лучших мастеров.

Я следовал за Билли, прорезавшим целеустремленностью шагов туманный город. Его лица почти не было видно из-за жесткого воротника, под ногами тихо хрустела чахлая трава.

– Ты должен вспомнить все, что умеешь, тень, чтобы встретиться с ней. Это трудно – быть рядом, но сохранить разум.

Гитара постукивала в такт шагам, а на чехол садилась морось, покрывая черную ткань бесцветными каплями. Пустынные улицы молчали. Они свивались в один, понятный нам обоим путь, на который бросали блики алые вывески баров и залов игровых автоматов, спрятавшихся в подвалах. Надписи скользили по блестящему плащу Билли, цеплялись за чехол, а потом опадали. Продажные женщины покачивались, даря ему влажные взгляды, но он никого не замечал.