Демон пучины - [3]

— Эй! — При этом крике короля парень вздрогнул, но, видимо, пришел в себя, ухватившись за поводья и испуганно обернувшись. — Тебя как зовут-то?

— Зубник, господин, — громко и охотно ответил тот, словно радуясь звукам своего голоса. У него было широкое глуповатое лицо с большим подвижным ртом и торчащие в разные стороны непонятного цвета волосы.

— Что за дурацкое имя! — Конан раздраженно ударил коня по бокам.

— А у нас вся семья — Зубники, — начал слуга, поудобней устраиваясь в седле, и Конан понял, что оторопь с парня уже сошла и сейчас начнется возбужденная болтовня. Он не ошибся, но прерывать не стал, деревенский говорок нарушал неприятную тишину леса, ехать было веселей. — А деревня наша называется Лекаря, на Чудном Холме стоит. Старики его Эолуйоном зовут, а простому люду разве такое выговорить? Там давным-давно женщина одна жила, еще до королевства нашего, то есть, королей вообще, как есть, не было. — Зубник опасливо покосился на Конана. — Она чудеса всякие делала, со зверями дружбу водила, с нечистью всякой — и водяной, и подземной, ох, — теперь он, оглянувшись по сторонам, выпустил поводья и, крепко зажмурившись, растопырил пальцы левой руки, а правой сильно дернул себя вначале за одно, потом за другое ухо. Киммериец, с усмешкой наблюдал, как суеверный простолюдин отгоняет от себя злых духов. На своем веку он повидал уже столько чудес и сталкивался с такими нечеловеческими силами, что подобные ухищрения выглядели просто смешными.

— Да, трусоват ты, парень, ладно тебе, продолжай, кому ты нужен в этом заброшенном лесу?

— Ох, господин, не говорите, нужен — не нужен, а поопаситься надо. Да и лес-то, ваша правда, заброшенный, нехороший.

— Хватит трястись, рассказывай, — Конан чуть повысил голос.

— Я и говорю — волшебница жила. Людей не любила — жуть. Если кто придет к ней за советом, или с просьбой, а то и нечаянно забредет — все, считай, нет человека!

— Куда ж она их девала? Ела, что ли?

— Не-е, есть не ела, а так — взглядом поведет, тот и вовсе без ума, в лес ушел и сгинул, — легко объяснил Зубник. — Вот она и решила, чтоб не досаждали ей, собрать все хвори людские, да и наслать на мир. Слуг своих темных разослала, чтоб никакая гадость от нее не ускользнула. И все в шкатулку складывала. Да только куда уж бабе против мира идти, хоть и волшебнице! Нашелся чародей, вовремя подоспел, да и все ее козни против нее и повернул: только она свою шкатулку открыла, мордой ее туда и сунул! Тут-то она от злости поганой слизью по холму и растеклась! — Парень довольно ухмыльнулся, и Конан решил, что в родных Лекарях женщины не особо баловали его вниманием, а, скорей всего, и обижали. — А потом уж, много лет прошло, позабыли ее, тут и люди поселились, да только замечать стали — кто на холме живет, тот не простую силу имеет — и боль заговаривает, и кости правит, и корешки-травки разбирает. Так наша деревня и пошла. Да только каждая семья по-своему умеет, и свое лечит. Раньше это просто прозвища были, а потом уж и имена забылись, зато и понятно: зубы схватило — иди к Зубникам, живот крутит — Брюхачи через дом от нас живут…

Конан, запрокинув голову, с удовольствием захохотал, представив, как зовут некоторых жителей этой необычной деревни, а отсмеявшись, с интересом спросил:

— Так говоришь, силу имеешь?

— Хвастать не буду, а что правда, то правда. — Зубник расплылся в довольной ухмылке.

— А доказать можешь? — Конана забавлял этот пустой разговор с недалеким деревенским парнем.

— Что ж тут доказывать? — удивился тот. — Сам я зубами никогда не маялся, да и у вас, господин, с ними все в порядке. Правда, с год назад помучил один, но, видно, знающий человек заговорил.

Конан не сразу сообразил, о чем идет речь. Потом вспомнил свои мучения, когда ноющий зуб трое суток не давал ему спать, заставляя метаться по дворцу в поисках хотя бы минуты покоя, и непроницаемое лицо стигийского лекаря из пленных, произносящего странные тягучие слова у его изголовья. Ни одна рана не приносила киммерийцу столько мук, и никогда еще он не испытывал такого облегчения, когда боль отступила. Конечно, из этой истории никто не делал тайны, но как мог этот ограниченный увалень так ловко вставить ее в свою хвастливую байку? Конан нахмурился. Он терпеть не мог пустых болтунов. Не дело, конечно, королю спорить с подданными, но этого он выведет на чистую воду. С силой проведя языком по зубам, Конан нащупал клык, так досаждавший ему, и с издевкой спросил:

— Ну, умник, может, скажешь, какой именно зуб болел?

— А что тут скрывать? Вы сами изволили его только что языком потрогать, клык это наверху справа. — Проехавший чуть вперед парень обернулся и внимательно посмотрел в лицо королю. Конан почти с ужасом почувствовал, как чьи-то сильные пальцы сдавили и покачивают зуб. «Наваждение», — подумал он, тряхнув головой, и, сильно пришпорив коня, поскакал дальше. Разговаривать расхотелось, наступившее молчание вновь напомнило о странной тишине, заполнившей лес. Обычные вещи приобрели зловещий смысл: корни, вылезшие из-под земли, походили на заколдованных змей, знакомые деревья сменились странными небывалой высоты стволами с удивительной светлой корой, напоминавшей шелушащуюся кожу. Хруст сучка под копытом, казалось, грохотом разносился по всему лесу. Скоро исчезла трава, верхушки совсем закрыли небо. Кони стали все чаще, вздрагивая, останавливаться.