Демон - [34]

Ноябрь. Ясуда Гэннаи сказал Уоррену, что его отзывают в Японию. Шансов на мир с Соединенными Штатами не осталось, и скоро Япония, как выразил это дипломат, примет решительные меры. Он добавил, что это прискорбно и вовсе не обязательно соответствует интересам Японии, ибо она может получить врага в лице самой мощной индустриальной державы на земле. С Уорреном он может говорить об этом, печально усмехнулся Гэннаи, а с большинством японцев — нет, так как они настроены на войну.

— Отныне, — сказал он Уоррену, — можно только склоняться перед событиями. Сиката-га-най. Ничего не поделаешь.

Уоррен плакал, как никогда не плакал раньше, и в разговорах по телефону умолял Ясуду Гэннаи взять его с собой.

Декабрь. Они приезжают в Японию за пять дней до впечатляюще успешного нападения на Перл-Харбор, и хотя Гэннаи своего мнения о разумности такой войны не изменил, Уоррен убежден, что людей вроде его отца и деда без труда победит превосходящая их во всем Япония.

* * *

Токио

Июнь 1945

Контора коменданта тюремного лагеря.

Семнадцатилетний Уоррен Ганис сделал шаг вперед и ударил англичанку раскрытой ладонью по лицу. Глупая сука. Надо было ударить ее сильнее, чтобы упала со стула и услышала колокола. Он видел красный отпечаток своей ладони на бледной, потной коже ее лица, но страха в этой женщине не было, не было совсем. А ненависть в глазах — да. Ненависть и презрение к Уоррену, она смотрела на него пристально и с вызовом, Уоррен ударил еще раз и с удовольствием почувствовал, что угодил в скулу.

Она чуть не упала со стула — одно колено у нее все же коснулось пола, тонкое пурпурное платье разорвалось сбоку, но женщина успела уцепиться обеими руками за спинку. Символический акт неподчинения, это цепляние за стул, что прекрасно понимали они оба.

Разозленный донельзя ее сопротивлением, он нагнулся и укусил женщину за правую руку, вгрызся в пальцы, намереваясь любой ценой разжать ее хватку, и вот он уже ощутил ее кровь, а сука стала сопротивляться, бить его в лицо маленьким кулачком, он совсем разъярился, его удары сыпались англичанке на голову, плечи, спину, он даже не слышал, как Ясуда Гэннаи и другие японцы в маленьком голом сарае кричат ему, что англичанку нельзя убивать, она заключенная особого рода. Уоррену было плевать. Понадобились усилия коменданта лагеря и двух стражников, чтобы оттащить высокого крепкого подростка и привести в чувство.

Уоррен Ганис действительно находился в лагере для военнопленных, но не как заключенный, а как сотрудник, он свободно владел японским и гордился своей работой переводчика и ассистента у Ясуды Гэннаи, который управлял этим лагерем. Ни коменданту, ни кому-либо из его штата Уоррен не подчинялся, что вполне его устраивало: он считал себя умнее всех остальных в лагере, за исключением Ясуды Гэннаи, и вовсе не хотел отчитываться перед людьми ниже себя. Сам комендант подчинялся Ясуде Гэннаи, лишь тот имел право выдавать документы на проезд в зоне, он мог даже расстреливать тех, кто нарушает режим зоны, будь то гражданские или военные лица. Для страны с военным правительством и репрессивной тайной полицией гражданский начальник военного лагеря был явлением неслыханным.

Тесные контакты с Ясудой Гэннаи сделали Уоррена заметной фигурой в лагере, и он буквально наслаждался этим. У него был пропуск и машина с водителем, он часто ездил на токийскую виллу, где жил с семьей Гэннаи. Коменданту лагеря неприятно было выказывать знаки почтения какому-то мальчишке, да еще иностранцу, но задеть его означало бы задеть Ясуду Гэннаи, а за это комендант мог и расстаться с жизнью. Когда новый стражник по неосторожности обругал Уоррена на японском, уверенный, что мальчик не понимает языка, Уоррен пожаловался Ясуде Гэннаи — стражника высекли, затем оставили висеть на солнце три дня без воды и пищи. Уоррен счел это вполне подобающим наказанием, ибо в себе видел непосредственное продолжение Ясуды Гэннаи, достойное всяческих почестей. Однако же чуткий Ясуда предостерег его: не заносись.

Тюремный лагерь.

Он располагался к северо-востоку от Токио, скрытый в поросших сосной и кедром горах. Режим секретности установили такой, что мало кто знал о его существовании. Не был он указан и в списке лагерей для военнопленных, подлежащих инспекциям Международного Красного Креста. Ясуда Гэннаи приказал соорудить этот лагерь по причинам, известным только ему, его семье, правительственным чиновникам и, конечно, Уоррену Ганису. Большинство бараков и подсобных помещений установили в длинном туннеле, пробитом взрывчаткой во внутренностях горы. Охраняли лагерь вооруженные войска, собаки-убийцы, двойная изгородь под током и кордон из танков. Единственный вход прикрывали четыре пропускных пункта, еще четыре таких же пункта были растянуты по единственной дороге, ведущей к лагерю. А с гор еще целились орудия и пулеметы…

Лагерь Уоррена, а он думал о нем именно так, занимался особыми заключенными. Все были гайдзины — люди с Запада, европейцы, американцы, англичане, австралийцы из лагерей в Юго-Восточной Азии и на Тихом океане. Главным образом гражданские, и все они занимали элитное положение в своем обществе, девяносто семь мужчин и женщин, заметных в политике, журналистике, медицине, искусстве, дипломатической службе, бизнесе, церкви. Уоррен, проницательный и толковый для своего возраста и всегда желавший доставить удовольствие Ясуде Гэннаи, вместе с ним и другими Гэннаи усердно изучал документы на военнопленных с захваченных Японией территорий и неизменно отбирал с большим тщанием.