Демократия в Америке - [12]

19

ностей, сравнимых с вершинами в горной гряде. Это практичный народ, не очень склонный к размышлениям. Они мыслили категориями быстро получаемой прибыли, а не долгосрочными далекими свершениями. То, что они ценили, было под рукой, оно было прочным, осязаемым, его ценность выражалась в деньгах. Возможно, именно страсть к комфорту побуждала американцев к рискованному шагу — дать рождение промышленной аристократии, владеющей деньгами, огромной властью, но при этом ни в малейшей степени не отдающей себе отчета в ответственности, ложащейся на нее. Если бы такая аристократия появилась, жесткость ее законов была бы невыносимой; вероятно, возникла бы серьезная опасность гражданской войны, и тогда самые страшные трагедии Греции и Рима разыгрались бы на куда более обширной сцене, пока какой-нибудь новый Цезарь не положил бы конец мечте о свободе.

Когда по прошествии более ста лет обращаешься к философско-политическим взглядам Токвиля, понимаешь, что строились они в основном на интуиции. Его интуиция кажется тем более поразительной, если вспомнить, что он совершенно не понял джэксоновской революции; он не оценил важности политических партий; а самое главное — он не придал должного значения быстрому росту промышленности, следствием чего было стремительное развитие городских агломерации, на пороге которого стояла Америка. Не будет преувеличением сказать, что уже в то время, когда Токвиль писал свою книгу, описываемая им Америка быстро уходила в прошлое, многие, если не большинство тех, от кого он получал информацию, критиковали или высказывали серьезное сомнение по поводу процессов, важность которых отмечал Токвиль. Очень мало походили на демократов-эгалитаристов Джерид Спаркс, или Сгори, или Джон К.Спенсер, или Эдвард Эверетт. Для Токвиля — человека гордого, обладающего серьезным и даже меланхолическим характером, наделенного страстной натурой, честолюбивого, оказаться способным не только преодолеть влияние своей среды и своего воспитания, но отнестись непредвзято к описываемому им режиму, который был ему малосимпатичен и на который он не мог возлагать больших надежд, — это настоящий подвиг. Очень может быть, как утверждает Пирсон, что только небольшая часть его работы над книгой, в результате которой от наблюдений он приходил к выводам, была основана на научном методе. Большая часть, без сомнения,—результат интуиции, явившейся плодом длительных и напряженных размышлений; однако очарование этой интуиции таково, что книгу «Демократия в Америке» относят к наиболее удачным и значительным социологическим трудам XIX века. Естественно вспомнить, что Токвиль, хотя и был человеком незаурядным, в своих исследованиях опирался на одну из основополагающих традиций социальной философии Франции XIX века. Это непростая традиция. Как уже давно было подмечено СентБёвом, она нашла отражение в романтическом движении той эпохи; известный критик мягко намекнул, что Токвиль — это «молодой человек, который мучался болью своего времени, терзался страданиями Вертера и Рене» ⁹. И если в своей работе Токвиль использовал метод школы Гизо, он тем не менее сделал все возможное, чтобы изучение затронутых проблем не привело его к полному разрыву с прошлым. Он коснулся насущных проблем, но не решился на их более глубокое изучение. Особенно это относится к вопросам о месте собственности в государстве. То же самое следует сказать и о его стремлении примирить влияние религии и денежного мешка. Токвиль вел свое исследование добросовестно и осмысленно и все же никогда не признавал до конца невозможности примирить старый строй, распад которого ясно видел, с новым, в становлении которого не сомневался. Он презирал людей, подобных Тьеру, жаждой власти легко превращаемых в орудие новой плутократии при буржуазной монархии; вместе с тем он не стремился узнать и еще менее того хоть как-то понять народ, чьи страдания были платой, которую требовали богатства этой плутократии. Токвиль хотел, как он писал Миллю в 1841 году в письме, характерном для него, чтобы буржуазная Франция вела себя величественно; но, по его мнению, мораль буржуазной нации по природе своей не может поддерживать величие, которого он, Токвиль, от нее требовал. Токвиль хорошо понимал, что нищета народа и коррупция системы при Гизо непременно приведут к революции. Со всем откровением заявлял он об осознании народными массами того факта, что правительство недостойно оказываемого ему доверия. Немногие из его современников во Франции так ясно отдавали себе отчет в опасности, исходящей от бессовестной плутократии, и виде-

⁹ Нуво лёнди. Париж, 1868, т. X, с. 291.

20

ли, какую цену придется заплатить в будущем тому обществу, в котором богатство и благосостояние правящих слоев строятся на притеснении и нищете трудящихся.

Сент-Бёву принадлежат следующие волнующие строки, посвященные Токвилю: «Здесь мы прервем блестящего автора, тонкого и великодушного человека, и скажем ему: нет ничего более достойного уважения, чем желудок, нет более отчаянного крика, чем крик нищеты. Не столько с целью наслаждаться жизнью, сколько для того, чтобы просто жить, существовать, действует большинство людей — вот в чем суть проблемы, которая с виду не так благородна и не может превратиться в лозунг, однако от этого она не становится менее важной и менее святой»