Демобилизация - [52]

— Да, действительно обошлось, — шептал он ночью жене. — Девочка оказалась стойкой. Что ни говори, хорошая кровь и хорошее воспитание не могут не сказаться. Но я бы поторопился с оформлением этого неприятного документа…

— Ничего, Тошка. Не торопись, — утешала жена.

В год великого перелома, когда в Москве вдруг стали исчезать продукты и интеллигенты, когда без того зябковатая жизнь беззащитных служащих стала вовсе сирой и неуютной, в тот год каким-то совершенно непостижимым чудом они нашли друг друга и стали друг для друга прибежищем, пристанью, опорой, выходом из отчаянья и аккумулятором силы. Татьяне Федоровне было уже за тридцать и знакомый врач, чрезвычайно интеллигентный человек (он повесился в прошлом году во время гонения на врачей), советовал не заводить детей. Но она с безоглядной храбростью не послушалась эскулапа и родила Ингу. Теперь Татьяне Федоровне было под шестьдесят. Она прихварывала, но преподавала в музыкальной школе, правда, уже отказавшись от частных уроков.

— Не торопись, Тошка, — отвечала мужу. — Так… она с нами… А с чистым паспортом опять с кем-нибудь сочетается…

— Да, ты права, — как всегда, соглашался отец.

В семье был чуть ли не суеверный страх перед всякого рода бумагами, документами, гербовыми печатями и пр. Получение какой-либо справки, даже из домоуправления — было предметом отчаянных мук, долгих споров, волнений и поводом для приема капель Зеленина.

Словом, это была семья, уцелевшая благодаря своей незаметности и не распавшаяся благодаря слабости каждого ее члена. В одиночку никто бы из Рысаковых не выстоял.

— Родить им, что ли, внука? — подумывала иногда Инга, глядя на милых, несколько жалких и страшно дорогих ей старичков. — Вот развяжусь с аспирантурой и подсуну им ребеночка вместо себя. Тогда хоть свободней стану.

Впрочем, тиранили ее не они, а их деликатность.

— Сегодня девочка в отличном настроении, — улыбалась незамужняя тетка, когда Инга, умытая и причесанная, в юбке и вязаной кофте, вошла в родительскую комнату. Незамужней тетке было за восемьдесят, но она еще была бодра. — Что это у тебя за чтение было в третьем часу, а потом гимнастика? Ты закончила свою главу?

— Если бы… — вздохнула Инга, понимая, что нельзя обделять стариков крохами информации. Она чувствовала, что слух у них постоянно напряжен, как у охотничьих собак.

— Нет, это чужой реферат. Но очень хороший. О месте последней личности…

— … в истории? — подхватил Антон Николаевич. — Что-нибудь плехановское?..

— Нет, совсем другое, — улыбнулась Инга. — Так. Взгляд и нечто… Один захолустный офицер.

— Не люблю военных, — фыркнула бабка.

— Нет, не скажите. Случаются любопытные экземпляры, — заступился отец за незнакомого ему Курчева.

— Этот любопытный, — кивнула Инга, прихлебывая кофе.

«А что — взять и выйти отсюда замуж в какую-нибудь закрытую секретную часть. Захотят они приехать, а пропуска им не выпишут. А?» — и не удержавшись, она засмеялась.

— Не расплескай кофе, — сказала бабка Вава. — Ты сегодня, я вижу, в отличном духе.

— Она всегда такая. Правда, девочка, — погладила дочь Татьяна Федоровна.

— Всегда и везде, маман. Все у меня прекрасно и удивительно. Лет до ста и так далее и обязательное равнение на маман. Сегодня кофе само совершенство! — кивнула отцу. — Чего они от меня хотят, папа?

— Уймитесь, женщины, — тотчас откликнулся отец. — Как, Ингуша, эта работа в пределах досягаемости?

— Да, пожалуйста. У меня на столике. Целых два экземпляра. Но это не по теме. К Ребекке Шарп отношения не имеет.

— Привет, — поднялась, потому что зазвонил телефон. — Скажите, что уже ушла.

— Люди утром звонят по делу, — проворчала тетка и сняла трубку. — Ингу Антоновну? Пожалуйста.

— Ну и Вава… — покачала Инга головой. — Да, — сказала в трубку. Доброе утро, Алексей Васильевич. — Зная, что ее слышит вся семья, она держалась подчеркнуто безразлично. — Да. Уже выхожу. Да, в библиотеке. Как всегда до вечера. Пожалуйста.

Она положила трубку.

— Я же сказала, что меня уже нет.

— Неприятный звонок? — насторожилась мать.

— Нет, просто занудный, — солгала Инга. — Один доброхот. Предлагает написать за меня основополагающую часть тошниловки.

— Девочка, это неприлично, — не удержалась тетка. — Каждый должен работать за себя. И потом, надо выбирать подходящие слова. В крайнем случае можно сказать — тошнотворность, хотя и это нехорошо. А эти суффиксы — овки, евки — никуда не годятся.

— Знаю, ужасна газировка вместо газированной воды, — с неохотой воротилась Инга к давнишнему семейному спору. — Но великий и могучий должен все-таки развиваться?!

— Но не в сторону улицы, — спокойно отпарировала тетка.

— Дискуссия по вопросам языкознания давно выдохлась. Гуд лак, махнула Инга ладошкой и потерлась о плечо отца.

— К ужину ждать? — спросила неугомонная тетка.

— Ни в коем разе! Мне и так скоро расставлять юбки, — с притворным ужасом оттопырила Инга пальцы вокруг узких бедер.

— Надо строже выбирать меню в ресторанах, — не растерялась тетка.

— Мам, — по-детски слезливо протянула Инга. — Ну, что она ко мне?..

— Не трогайте ее, Вава. Она не обжоришка, — осторожно потрепала Татьяна Федоровна дочь, чтобы не смять прически. — Иди, девочка, — и шутливо, как в школьные времена, вытолкнула дочку из комнаты.