Демидовы - [6]

Акинфий развернул большой чертеж-карту, обломком угля сделал пометку.

Здесь славный рудник начнем. Лесу прорва, река рядом. И завод заложить… Во-он там плотину ладить можно.

Пантелей отдыхал, привалившись к дереву.

— Вставай, пора! — Акинфий первым взобрался в седло.

Они подъехали к склону горы, и Акинфий первым заметил пещеру. У входа стояли два каменных идола, словно охраняли.

Акинфий слез с лошади, привязал повод к кусту, полез вверх. Пантелей последовал за ним.

Вскоре Акинфий выскочил из пещеры, сбежал вниз, достал из притороченной к седлу сумки просмоленный факел, запалил его и кинулся обратно.

Тесный проход упирался в высокие деревянные двери. В свете факела заметались летучие мыши.

Акинфий толкнул двери, показалась большая ниша-комната. От дуновения воздуха деревянные, выкрашенные разноцветьем идолы разом поднялись, будто собирались защищаться от непрошенных гостей. Пещера наполнилась протяжным скрипом и треском. Но едва двери закрылись, идолы снова уселись вокруг большой гробницы.

Акинфий и Пантелей с трудом подавили страх. Шипел и брызгал смоляной факел, горбатились на каменных сводах уродливые тени.

Акинфий шагнул ближе, пригляделся. На идолах висело множество желтых металлических украшений, колец, ожерелий.

— Золото… Сколько золотища, Пантелей!

В гробнице лежал деревянный божок, усыпанный множеством золотых браслетов, колец, ожерелий, фигурок лошадей, быков, птиц.

— Мать честная, Пантелей! — И Акинфий, дико улыбаясь, принялся набивать золотыми вещами карманы.

— Не надо, — Пантелей тронул его за плечо. — Чужое это, грех… Слышь, что говорю? Беда будет, Акинфий…

А тот, задыхаясь, стаскивал с идолов браслеты и ожерелья. Лицо его покрылось потом, пламя факела дрожало на лбу, щеках, отражалось в расширенных от алчности глазах.

Пантелей схватил его за грудки.

— Ты что, сдурел? Беда будет! Чужое… Акинфий!

— Уйди, морда! — Акинфий двинул Пантелея кулаком в лицо. Гот отлетел в сторону. — Мне хлеб покупать ис на что… Струги не на что строить! А оно валяется тут без пользы!

— Грех это, Акинфий, — медленно поднялся Пантелей. — Чужое это!

По безлюдному болотистому острову гулял, свистел, как разбойник, ледяной ветер. Раздувал плащи у солдат, стоявших на часах возле царской палатки, трепал знамена, завывал.

— Господи-и, что ж это за край такой, что даже ночи в см нету, — переминаясь и загораживаясь от ветра воротником плаща, бормотал часовой, глядя в блеклое серое небо.

Рядом река гнала сильные волны, била в берег, где гнулся под ветром нищий ольховник.

…Петр спал беспокойно. Ворочался, что-то бессвязно бормотал, подтягивал к жи-воту колени, чтобы согреться. Вязаные теплые носки на пятках были продраны. На полу в беспорядке чертежи, планы мировых столиц, выстроенных близ морей, — Лондона, Амстердама, Венеции.

— Государь! — В палатку сунулся Меншиков. Петр, не просыпаясь, потянул из-под подушки тяжелый пистолет, сработанный Акинфием Демидовым. — Проснись, государь, беда!

Петр сел и, не выпуская пистолета, стал протирать глаза. А Меншиков, дыша, как загнанная лошадь, продолжал:

— Шведские фрегаты в устье зашли! — Меншиков заметался по палатке, собирая с пола нехитрые царские пожитки, чертежи, карты. — Ретироваться надо! Ну его к ляду, этот Васильевский остров? Гнилое место!.. Комарье одно…

Петр, накинув поверх мундира латаный шерстяной плащ, выбрался наружу. Полуодетые солдаты бежали по заболоченному лугу к туманной Неве. Четверо волокли небольшую пушку. Чавкала под ногами болотная жижа.

Длинноногий Петр скоро обогнал толпу солдат и первым оказался на берегу, заросшем осокой и чахлым кустарником.

— Во-о-он, шведские фрегаты! — показывал подбежавший Меншиков.

Примерно в полуверсте от берега в тумане маячили темные силуэты кораблей.

— Слава богу, что туман, — утирая мокрые усы, проговорил остановившийся рядом унтер-офицер преображенец, — а то бы он вдарил. Ить двадцать пушек на каждом…

Петр, стиснув зубы, вглядывался в шведские фрегаты.

— Без свово флоту со шведом на морс тягаться — пустое дело, — услышал Петр голос другого солдата.

— Я шпагу в палатке оставил, — тихо пробормотал Петр и медленно пошел от берега обратно, к палатке. Несколько преображенцев. переглянувшись, потянулись за ним.

— А ну, как на лодках подкрасться. Небось, спят шведы-то, — послышался еще один голос. — Да на абордаж их, сучьих детей.

— Окстись, что мелешь-то? — оборвали его.

— А что? Запорожские казаки эдак с турками сколько разов управлялись.

Петр резко обернулся, ухватил солдата за плечо:

— Как звать?

— Минаев, ваше величество. Преображенского полка! — гаркнул тот.

— Со мной на лодках пойдешь?

— А как иначе, государь? Ить я солдат!

Петр молча поцеловал его, взглянул на Меншикова:

— Быстро две команды на лодки. Силком не тяни. Кто по своей воле. Быстро! Покуда туман не развеялся!

— Понял, государь! Мигом!

…Когда Петр вновь появился на берегу со шпагой в руке, в лодках уже сидели солдаты.

…Длинные, похожие на пироги, лодки покачивались на тихой воде.

— Минаев где? — спросил Петр.

— Здесь я, государь! — отозвался Минаев из первой лодки.

— Меншиков! Алексашка, черт тебя!..

— Здесь я, мин херц!