Демидовы: Столетие побед - [131]
Думаем, что реальный Акинфий, окажись в подобной ситуации, так бы не поступил. Он по натуре был собирателем и строителем. Уничтожать «созижданное», самоутверждаясь в комплексах, связанных с адаптацией в новом социальном окружении, не в его стиле. Слишком сильной натурой он был, чтобы действовать, по сути, потакая малодушию. Такое поведение больше к лицу гордому и обидчивому Прокофию.
Остается только сожалеть, как мало мы знаем о четырех домах, которыми Акинфий владел в столицах. Несомненно, они отличались от дома при Невьянском заводе, даже, возможно, от тульского — отличались в сторону большей роскоши. Положение обязывало: живя в столице, Демидов не только посещал важных персон, но и принимал их у себя. Дома имели разную историю. Тот, что в Москве, на Балчуге, принадлежал, возможно, еще отцу. Он, как упоминалось, владел двором как раз в этом районе — в приходе церкви великомученика Георгия, что в Ендове. Несомненно, какие-то участки Акинфий прикупал в столицах и сам. Отнюдь не обязательно, что он приобретал сразу большие — постепенно разрастись мог и первоначально невзрачный клочок земли. Примером может служить расширение петербургского двора в приходе церкви Симеона Богоприимца и пророчицы Анны. У него имелся тут незастроенный участок, обозначенный в документах как «огород». Находясь в Петербурге по делам Комиссии о заводах, Акинфий в марте 1734 года всего за 35 рублей покупает у подьячего Ямской канцелярии Степана Андреева примыкающий к его огороду еще один небольшой (7 на 3,5 сажени) участок с избой[760]. Так, постепенно, зернышко к зернышку, складывалась городская усадьба, которая со временем получит каменный дом и необходимые службы. Естественно, что дворы, ставшие владением Демидовых после равнодушного к излишествам комиссара, тем более дома, построенные на них, были ближе к новым стандартам качества жизни.
Не станем перегружать повествование рассказом о других домах, принадлежавших Акинфию в городах европейской части России, на Урале и в Зауралье. Отметим лишь, что на общем фоне городской застройки некоторые из них, несомненно, выделялись. Показательна история с одним из них — двором в Нижнем Новгороде, находившимся на берегу Волги у Струговой пристани. Его застройка роскошью не отличалась: каменные палаты, деревянный «покой», амбар для «клажи железных припасов». Здесь производилась «железная продажа и складка… военным разным припасам струговым снастям и инструментам», которой распоряжался демидовский приказчик. В ходе второй ревизии, именно в феврале 1744 года, каменные палаты на нижегородском демидовском дворе были заняты постоем под переписную канцелярию. Уведомленный об этом приказчиком, Акинфий пожаловался императрице. Не соизмерившим с реальностью свои притязания ревизорам, а с ними и губернатору князю Даниле Друцкому после данного ею специального (!) именного (!) указа (от 2 июля 1744 года) пришлось оправдываться. Примечательно, как они объясняли выбор демидовского дома: в городе других подходящих для размещения канцелярии домов, по их утверждению, просто не было[761].
Быт Акинфия в той степени, в какой его можно восстановить по описям оставленного им имущества, не выходит за границы приличного человеку его положения и материального достатка. К сожалению, количество и цена единиц столовой посуды, ювелирных изделий немногое сообщают о его во многом закрытой для нас личности. Но тот же источник содержит сведения, которые все же сообщают нечто и о ней, причем немало. Остановимся на том, какой он рисует его библиотеку.
Библиотека как таковая не сохранилась (предположительно с ней связывают единственную книгу), ее состав известен по описям, не всегда позволяющим идентифицировать издание. Согласно им Акинфию на момент его смерти принадлежала 441 книга. Немало, но представители придворного круга имели нередко и больше: А.П. Волынский — свыше пятисот, А. X. Хрущев — свыше шестисот, А.Н. Остерман — без малого две с половиной тысячи томов.
Акинфию Никитичу принадлежали книги как печатные, так и рукописные, как светского, так и религиозного содержания, как русскоязычные, так и на иностранных языках[762]. Среди книг светской тематики встречаем сочинения исторические («Синопсис», труды В. Страттемана, Полидора Вергилия, Квинта Курция, Цезаря Барония) и политологические (С. Пуффендорф), рассказы о путешествиях, педагогическую, учебную, назидательную, развлекательную литературу, описания фейерверков, даже оперные либретто. Несколько книг отражают работу Петербургской академии наук. Таково «Руководство к познанию простых и сложных машин», написанное профессором академии Г.В. Крафтом. Акинфию принадлежало и роскошное издание «Палаты Санкт-Петербургской Императорской Академии наук, Библиотек и Кунсткамеры, которых представлены планы, фасады и профили…» (СПб., 1741). Этот альбом великолепных гравюр предваряло подготовленное И.Д. Шумахером предисловие под названием «Краткое изъяснение о состоянии Академии наук, также и библиотеки и кунсткамеры», явившееся первым очерком истории молодой Петербургской академии[763]. Имелись книги, посвященные горному делу и металлургии, в частности рукописные «О пробирной науке» и «Описание собранных покойным саксонским бергсоветником Генкелем рудных металлов и минералов». Можно предположить, что «Описание» являлось каталогом рудного кабинета Генкеля, приобретенного Акинфием и позднее переданного его наследниками Московскому университету.
Встречи с произведениями подлинного искусства никогда не бывают скоропроходящими: все, что написано настоящим художником, приковывает наше воображение, мы удивляемся широте познаний писателя, глубине его понимания жизни.П. И. Мельников-Печерский принадлежит к числу таких писателей. В главных его произведениях господствует своеобразный тон простодушной непосредственности, заставляющий читателя самого догадываться о том, что же он хотел сказать, заставляющий думать и переживать.Мельников П. И. (Андрей Печерский)Полное собранiе сочинений.
Воспоминания участника обороны Зимнего дворца от большевиков во время октябрьского переворота 1917 г.
Михаил Александрович Бакунин — одна из самых сложных и противоречивых фигур русского и европейского революционного движения…В книге представлены иллюстрации.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.