Демидов кедр - [9]

— Чего стоишь, будто в гости пришел? — Хахалинов поднял голову над лебедкой, хлестанул Леонида презрительным взглядом. — Ишь, расстоялся.

— Так вы скажите, что делать!

— А ты сам че, первый день замужем?

— Ну а если и в самом деле первый?

— Какому лешему тебя учили тогда! Бери вон переноску, штыри, кувалду и дуй в забой, блок закрепляй!

Леонид включил переносную лампу, нагрузившись потащился в глубь шахты. Шлось тяжело, неловко. Необношенные, жесткие валенки терли ноги, цеплялись за валуны, вязли в рыхлой породе. Но вот и забой. Вдоль боковой стенки — высокая гряда отпаленных песков. «Веерная система. Рвут не со лба, а с краев», — подумал Леонид, сбрасывая с себя груз. Высветлил лампочкой рваный забой, отыскал в сторонке три специальных шпура. Взял штыри, вогнал их кувалдой под самое основание, расклинил стальными клиньями. Теперь не вырвет, хоть паровозом дергай. Вернулся к лебедке, взвалил на плечо полупудовый блок с двумя концами толстого троса, упираясь, потащил в забой. Ухнув блок на землю, посмотрел на свет Хахалинова, приноровился, как будет прямее, сподручнее брать пески, вдел крюк блока в проушину среднего штыря. Слава богу, можно работать!

— Че, сделал? — сморщился Хахалинов как от зубного нытья, когда Леонид подошел.

— Сделал, конечно.

— А каку холеру пришел? Ты мне здеся не нужен, ты мне тама нужен. Сигналить будешь, чтобы не гонять скрепер в холосту. Знашь хоть как, нет? — Он вытаращился, укатил глаза куда-то под брови, засопел, будто спрашивал невесть о какой важной штуковине, пояснил: — Мигнешь лампочкой раз — значит, стоп. Два раза — вперед. Три — назать. Понял? Иди.

Неуклюже, по-рачьи задом наперед ползет по шахте скреперный ковш. Задирая «хвост», будто на ощупь, с опаской взбирается на подвернувшийся валун и тут же тупо шмякается с него, скрежеща металлическим днищем по гальке. Вот он приближается к куче отпаленных песков, медленно, с усилием поднимается на нее. Блок натужно визжит, звенят натянутые до предела троса.

Леонид во все глаза следит за ходом ковша, чтобы усечь, когда он окажется в выгодном положении. Ага! Вот он, как раз перед горкой, которую только что переполз. Леонид отсоединяет от лампочки проводок: миг! — и тут же, сделав небольшой перерыв, два раза: миг, миг!

Ослабнувшие было троса вновь натягиваются струной. Ковш с урчанием вгрызается в пески, набирает их полную пасть и тяжело ползет к дучке. «Хорошо!» — радуется Леонид. Но тут под нож ковша подворачивается, огромный, в два обхвата, голыш. Ковш наворачивается, два раза подпрыгивает и уже пустой, налегке, раструсив всю породу, прется себе дальше. Миг, миг, миг! — растерянно мигает Леонид. — Назад! Ковш замирает, снова пятится к куче.

Леонид вытягивает голову из-за частых столбиков крепи, снова впивается глазами в проклятый скрепер. Ах, как хочется выскочить ему из укрытия, схватить ковш и сунуть носом в самую гущу песков, но нельзя — запрещено по технике безопасности. Вокруг холодина — сильней, чем на улице. Шапка и ворот фуфайки у Леонида в затвердевшем, слоистом инее, пальцы рук — как крючки, а спина от напряжения мокрая — липнет рубаха. «Ну давай, давай, давай! — шепчет ковшу Леонид. — Поддевай, поддевай!» Но ковш, как назло, не вбуравливается в пески, скользит по поверхности. Назад! — мигает Леонид. Вперед, вперед! — мигает.

Троса неожиданно ослабевают и хлопаются на пол. Все замирает, только слышится сердитое повизгивание гальки под пимами Хахалинова.

«Опять бежит, — вздрагивает Леонид. — Опять бежит, гад!»

Хахалинов подлетает с искаженным ярью лицом. Глаза как у черта — одни белки.

— Ты чего елозишь, чего елозишь, как задницей по перине? — орет. — Помощничек, мать твою перемать! Так мы за год не управимся. Ишь, за крепление спрятался! Ты еще на другой конец шахты уйди!

Хахалинов подскакивает к ковшу, в сердцах хватает его за бока и тычет, тычет носом в пески: «Вот так его, суку, вот так!»

Ковш не поддается, в нем пуда три, и Хахалинов вовсе звереет.

— Чего стоишь остолопом? Помогай!

«К черту технику безопасности! — думает Леонид, когда Хахалинов убегает. — К черту все на свете! Двум смертям не бывать, одной не миновать. Лучше угробиться, чем выслушивать матерки этого идиота! — И уже не прячется за крепление, стоит рядом с тросами. — Пусть, пусть! — разжигает себя. — Назло Хахалинову, назло всем полудуркам!»

Когда приближается ковш, он хватается за заднее кольцо, где крепится холостой трос, на ходу тянет в нужную сторону. Ковш, как свинья рылом, поддевает самое основание кучи.

— Ага-а-а! — кипит Леонид. — Вот так-то, дружок! — и мигает Хахалинову. — Пошел, пошел! Чего мух ловишь, раззява? Глотку рвать все мастера.

Пески были почти выбраны, оставалась самая трудная работа — зачистить забой. Разгоряченный работой Леонид уже не замечал ни звенящих рядом тросов, ни штыря, который в любое время может расшататься и пулей отлететь от стены вместе с блоком, он следил только за ковшом, помогая ему загребать песков побыстрей и побольше.

Все шло как надо. И вдруг!

Будто кто-то хряпнул над ухом дуплетом из дробового ружья. В тот же миг вокруг Леонида жжукнули и с воем завертелись, завертелись тысячи огненных ос. Потом стало тихо и темно-темно. Шевельнувшись, Леонид понял, что он не стоит, а лежит. Лежит на клыкастой мерзлой породе, связанный по рукам и ногам.