Демидов кедр - [2]

Веселый и в самом деле больше походил на городок, чем на рабочий поселок: широкие улицы, многоэтажные здания, дворец культуры, — и друзья возликовали: все получалось — лучше не надо.

Принял их сам директор прииска Евгений Васильевич Озолин, мужчина лет сорока — сорока пяти с остроносым костистым лицом и резкими сухими глазами.

— Так, — сказал он, усадив парней в глубокие кресла напротив своего стола и заглядывая в приказ управления. — Значит, оба окончили Томский индустриальный техникум, отделение разработки рудных и россыпных месторождений? Знаю, знаю ваш техникум. Не воочию, конечно, по выпускникам. Добротных специалистов куют в вашем городе, деловых… Кем бы вы хотели работать? — спросил вдруг.

— Так… Тем, на кого мы учились.

— То есть?

— То есть горными мастерами.

— Возраст?

— Ему девятнадцать, мне двадцать, — прочастил Василий.

— Отличный возраст. Где проходили практику?

— В Казахстане и Красноярском крае. На рудниках.

— На каких должностях? Дублерами мастеров?

— Нет, в бригадах. Рабочими.

— На россыпях бывать не приходилось?

— Не-а.

— Все ясно, — директор встал, одернул пиджак, прошелся по кабинету, мягко ступая унтами по половицам. — Могу написать приказ хоть сейчас. Мастеров у нас не хватает. Но… — Он замер, потер пальцами нос. — Но! Не получится ли так, что через неделю вы прибежите ко мне с признанием, что поспешили? Вы совершенно не знаете местных условий, местных систем разработки, местных людей… Вот вам мое предложение. — Глаза Озолина сделались еще суше, лицо угловатей. — Я оформляю вас на ставки младших мастеров, но поработать вам пока придется на рядовых работах. Присматривайтесь, вникайте, знакомьтесь с людьми. Освоитесь — получите смены. Поняли?

— Чего не понять, — ворохнулся в кресле Василий.

Леонид промолчал. Какое имело значение, с чего начинать. Главное — они были на месте.

Но директор поднял трубку одного из пяти разноцветных телефонов, что стояли на столике сбоку, спросил:

— Маша! Драч с Бокового еще не уехал к себе? Пригласите!

Через минуту в кабинет мячиком вкатился юркий мужичок в ватных штанах.

— Иван Иванович! — бросил директор. — Эти ребята — к тебе. Работа — по твоему усмотрению.

И — все.

Когда друзья вслед за начальником участка выходили из конторы, в коридоре их остановил какой-то помятый, замызганный парень с синим, опухшим лицом не то после драки, не то после пьянки.

— Вербованные, да? — посочувствовал.

— Да, — соврал Леонид.

— К Драчу на Боковой, да?

— Да!

— Р-ребята! — схватил он Леонида за полу пальто. — Р-ребята, канайте! Канайте, покуда не поздно. Это ж помойка, это ж дыра, зачахнете там. Тридцать верст — от божьего мира. Кроме ханыг и бухариков — никого, не говоря уж о бабах.

Леонид молча отстранил прилипшего парня.

Что было делать? Надо было выполнять распоряжение начальства.

Пошли в барак искать завхоза Загайнова.

Шагнули через порог и оказались в большущей, как сарай, избе, вдоль стен которой вытянулись двумя рядами не меньше полусотни кроватей. По углам стояли четыре стола с остатками еды и грязной посудой, а в самом центре на кирпичной кладке гудела пузатая, сваренная из пятисотлитровой бочки железная печь. Над печью растянутые на проволоке сушились портянки, мокрые телогрейки, кальсоны. От одежды густо несло прелью и потом, перехватывающей дыхание кислятиной.

Около половины жильцов были дома, наверно, те, что работали в день. Кто валялся прямо в брюках и валенках на постели, кто курил возле печки, кто обедал за столом, выковыривая ножами и вилками из банок холодную, с белыми комьями сала тушенку. Какой-то высокий костлявый босяк в одних трусах и майке с кряком рубил топором на лавке замерзшую булку хлеба. От булки со свистом летели осколки.

— От курва! — ругался босяк. — Та я ж тебя усе одно доканаю!

— Скажите, — подал голос Василий, — где нам найти завхоза Загайнова?

— А вы кто такие? — поднял голову с крайней койки косматый узколобый мужик с выколотым на груди орлом, который клевал бедрастую женщину. — Кто такие, чтоб задавать вопросы?

— Люди. К тому же приезжие.

— Ах, прие-е-езжие! — осклабился мужик, поднимаясь с кровати. — С материка-а-а! — и вдруг, пьяно качнувшись, чуть не шмякнулся на пол. — С материка, да? — спросил, выпятив тяжелую челюсть.

— С материка. Ну и что же?

— По найму, да?

— По направлению. После техникума.

— Ах, после те-е-е-хникума! Значит, нача-а-а-ль-нички!

Эх, начальнички,

Чего вы мечетесь?

А колымчане ить не пьют,

А только лечатся! —

пустился он в пляс, виляя тощим, клинообразным задом. Потом на цыпочках подошел почему-то к Леониду и двумя пальцами взял за подбородок. — Тю-тю-тю-тю! Ух ты, моя кисанька! Ух ты, моя лапочка! Пойдем в кустики, я тебя пошшупаю. Ты и бородку вроде еще ни разу не брил, а? И парным молочком от тебя попахивает, а? Мамку-то где оставил?

— Та отчепись ты от парубков, дура! — заругался босяк, рубивший хлеб топором. — Нехай идуть по своим делам. Нема здесь Загайнова, — повернулся к ребятам. — На складу. Друга дверь у бараке.

Склад оказался душным закутком, сплошь заваленным ворохами матрасов, одеял, валенок, фуфаек и брезентовок, среди которых почти невозможно было обнаружить крошечный столик, притулившийся у окна.