Демаскировка - [3]

— Это в ней нашли тела? — спросил Гренцлин. Нахлобучив двууголку на самые брови от ветра и бьющего в глаза солнца, он смотрел на каменную башню посреди полонины.

— Да. А вон и Врата Ангелов. — Морбонд показал вдаль, на противоположную сторону котловины, где высилась скала, похожая на разрушенный портал гигантского готического собора. — Я говорил, они пришли с той стороны. — Он снова подчеркнул интонацией: «Не через мои владения».

— Да, ваша милость, я помню.

— Едемте. — Барон легонько ударил шенкелями кобылу.

Гренцлин с трудом держался рядом — мул норовил пристроиться баронской кобыле в хвост и плохо слушался узды. У башни сидел перед костерком караульщик-пастух, похожий на ворох грязной косматой шерсти — словно весь состоял из тулупа мехом наружу, папахи и бороды. Из-за спины торчало раструбом дуло охотничьей пищали-тромбонета. Пастух вскочил и поклонился барону, тот ответил милостивым кивком.

— Вы так и оставили тела в башне? — спросил Гренцлин.

— Да, разумеется. Разве кто решился бы прикоснуться к этому… созданию? Балош, привяжи коней! — велел Морбонд сопровождавшему гайдуку и принялся спешиваться.

Вход в Летнюю башню был с севера, с теневой стороны. Здесь лежал длинный язык снега, начинавшийся от самого входа. Гренцлин слез с седла и прошагал по снегу, такому слежавшемуся, что ноги почти не проваливались. Двери не было. Сугроб обрывался у прямоугольного проёма в валунной кладке. Инвестигатор подошёл к проёму и остановился как вкопанный.

Почти сразу от входа начиналась длинная крутая лестница, и на нижних ступенях, головами к дверному проёму, лежали двое, сплетенные в объятии — человек и нечеловек.

— Любезный, — обратился Гренцлин к баронскому гайдуку, — подай мне седельную сумку. Я буду диктовать. — Он распахнул епанчу и присел на корточки.

Человек лежал на спине, упираясь подвёрнутой головой в истёртый камень нижней ступеньки. Полушубок из грязной овчины был распахнут, рубаха разорвана на груди, из-под затылка застывшие потеки крови тянулись вниз по ступени и впадали в застывшую же неровную лужицу у подножия. Лица не было видно — только тёмные с проседью волосы и посиневшее оттопыренное ухо.

Лицо было скрыто головой огромного металлического насекомого. Всё его серебристое тело покрывала тонкая изморозь. Грудной сегмент покоился у человека на груди, округлое брюшко величиной с новорожденного младенца — на животе; пара рук, похожих на клешни богомола, охватывала плечи мертвеца, длинные скаковые ноги почти непристойно оплетали таз, а мелкие ходовые ножки впивались в бока в отвратительной пародии на объятие.

— Сударь! — Гайдук протянул ему кожаную седельную суму.

Гренцлин взял её. Достал лакированную шкатулку фтегмографа и выгнутый вопросительным знаком рупор. Открыл крышку — проверить, на месте ли вощёный валик. Вставил рупор в паз до щелчка, завёл рукояткой пружину. Повесил прибор за ремень себе на шею, как шарманку, и поднёс ко рту раструб рупора.

— На месте происшествия обнаружен труп мужчины возрастом около пятидесяти лет, — размеренно произнёс Гренцлин. Пружина внутри фтегмографа тихо жужжала, игла царапала воск крутящегося валика. — И алмеханическое самодвижущееся устройство. Машина-палач. Автокат. — Он провёл по выпуклой пластине затянутыми в чёрную перчатку пальцами. В очищенном от изморози окошке уменьшенно, искажённо отразилось его бледное лицо и чёрная двууголка с торчащим пером фазана. — Автокат холоден, трансмутация в атаноре полностью остановлена.

Вокруг тел поблескивало крошечными кристалликами бледно-жёлтое с прозеленью пятно, переливавшееся со ступени на ступень, более обширное, чем застывшая лужа крови; граница между исчерна-багровым и жёлтым была размыта. Гренцлин потер кристаллики, и под его пальцем они засветились тускло тлеющим светом.

— Что это? — приглушённо спросил Морбонд.

— Похоже на осадок философской соли, но надо проверить.

Гренцлин извлёк из кармана сюртука люциометрический счётчик — свинцовую луковицу на цепочке, похожую на часы без циферблата. Завёл несколькими оборотами ключа. Внутри зажужжал вращающийся диск, зашелестели контактные щётки. Гренцлин отодвинул заслонку над слюдяным глазком. Послышались неравномерные щелчки разрядов, озарявших счётчик изнутри холодными вспышками искр. Инвестигатор поднёс счётчик глазком к жёлтому пятну. Разряды часто застрекотали, вспышки заморгали, сливаясь в почти непрерывное бледно-голубое свечение.

— А это ещё что?

— Кристаллы испускают электризующую люцию. — Гренцлин закрыл счётчик, убрал в карман. — Так и есть, это философская соль. Автокат слил трансмутирующий рассол из атанора. Чего, насколько я понимаю, сделать не мог… это не для протокола. Сначала вытекла кровь, а потом рассол, и растёкся по уже застывшей крови, иначе они смешались бы полностью…

Он всмотрелся в две пары глаз на телескопических стебельках — бронзовые трубки с линзами и лепестковыми диафрагмами.

— Дневные глаза закрыты полностью, ночные на три четверти. Вероятно, всё произошло в полнолуние… — Гренцлин сам не заметил, как перешёл от диктовки к размышлению вслух. — Фасетки ночных глаз очень чувствительны, их слепит даже полная луна, особенно если лежит снег. Сейчас новолуние… ergo, время происшествия — около двух недель назад.