Демагог и лэди Файр - [32]

В округе Хоу разгорелись политические страсти. Имя Годдара пользовалось такой известностью, что все население приняло самое живое участие в выборах; противники мобилизовали все свои силы, и предвыборная агитация была в полном ходу. Но уже теперь можно было предвидеть блестящую победу Годдара, с рекордным, подавляющим большинством. Предвыборная кампания даже при обыкновенных обстоятельствах бывает тяжела; в настоящее же время, когда Годдар был совершенно переутомлен и измучен, она могла сделаться для него даже опасной. А тут еще случилась болезнь Лиззи. Он несколько раз приезжал в Лондон, чтобы самому убедиться, что для нее сделано все, что могут дать материальные средства и врачебное искусство. Он лихорадочно боялся какого-нибудь упущения со своей стороны, которое могло бы оказаться роковым для ее жизни.

Он сидел, сжимая голову руками и тупо глядя на узор ковра. В его голове носились обрывки мыслей, он слишком устал и не был в состоянии мыслить связно. Завтра решающий день — подача голосов. Он должен сегодня же вечером вернуться на место. По всем вероятиям, он пройдет. «Даниэль Годдар, член Парламента». — Это звучит хорошо. Однако ему кое-чего не хватало для полной радости, для торжества, и он слишком хорошо знал, чего ему не хватает. А это могло бы быть. Он увидел бы ее завтра — взволнованную, сияющую, радостную, с его значком на груди. И если бы он победил — какая радость сложить победу к ее ногам! Снова другой образ встал перед его глазами. Все это время его преследовали оба близких ему женских образа, и он тщетно боролся с разрывавшими его сердце желаниями и страстями. Однажды ночью, когда ему дали знать, что Лиззи при смерти, им овладело безумное желание, чтобы она умерла, а утром он с первым поездом помчался в город, чтобы удостовериться, что все было сделано для ее спасения. Он вспомнил, что ему рассказывала Эмили об ужасах, пережитых Лиззи во время разгара болезни, и — невольно содрогнулся. Слава Богу, опасность прошла. Лиззи пожелала его видеть. Может быть, болезнь будет поворотным пунктом в их жизни. Знает ли она о выборах? Может быть, ее самолюбию польстит быть женою члена Парламента. Но какая польза будет от этого, собственно, ей? Новое общественное положение Годдара не внесет никаких новых живых интересов в ее жизнь. На это рассчитывать безнадежно. Никогда она не сможет стать ему настоящим другом и близким человеком. И снова им овладела тоска по тому настоящему, но утраченному, другу, и сотни раз он мысленно повторял сказочно-прекрасное, необыкновенное имя Роданты.

— Простите меня, что я заставила вас ждать, мистер Годдар, — сказала вошедшая сиделка. — Нужно было кое-что прибрать в комнате. Ведь вы будете тихо, очень тихо сидеть, не правда ли?

— А вы уверены, что ей это не повредит?

Сиделка улыбнулась его настойчивости.

— Только не разговаривайте с ней. Вот и все! — сказала она.

Годдар вошел на цыпочках в комнату больной. В дверях он столкнулся с Эмили, которая шепотом предупредила его, что необходимо сократить посещение, и что долго оставаться здесь нельзя. Он подошел к кровати. Лиззи лежала неподвижно, белая, как смерть. Она сильно похудела, черты лица заострились, кожа обтягивала резко выступавшие скулы. Бескровные губы ввалились, челюсти резко выдавались — она походила на мертвеца, и уже почти ничем не напоминала живую женщину. Годдар был потрясен. Он не только не мог узнать в лежавшем перед ним живом трупе ту девушку, которую он когда-то, как он думал, любил, но он не узнавал в ней и той женщины — его жены, которую он так ненавидел.

— Пришел, — проговорила она слабым голосом, протягивая исхудалую руку.

Он взял ее, и постарался улыбнуться, чтобы ее успокоить. Ее губы зашевелились.

— Ты не хочешь меня поцеловать?

Ее голос не изменился. Он смягчил то странное чувство отчуждения, с которым Годдар смотрел на это полуживое лицо. В ее словах послышалась знакомая ему капризная нотка. Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Поправляйся скорее, Лиззи, — сказал он тихим голосом.

Она, по-видимому, удовольствовалась этим, полузакрыла глаза, и рука ее выскользнула на одеяло. Даниэль сел у постели перед маленьким столом, на котором стояли бутылка с лекарством, букет фиалок и лежала Библия. Даниэль подарил ее Лиззи в первый год их брака, когда она старалась устроить у себя красивую обстановку. Библия была в богатом переплете с медными углами и тяжелой металлической застежкой. Эмили недавно сказала ему, как настойчиво Лиззи просила положить Библию рядом с ней. — Как будто одно ее присутствие может отогнать от нее зло, — набожно прибавила Эмили.

Даниэль вспомнил, как он однажды уже сидел в этой же комнате, у ее постели. Это было давно… Лиззи тоже лежала тогда бледная и недвижная, но она была молода и свежа, а в глазах блестела радость, вызывавшая в нем такое же ответное чувство. У ее груди лежало крошечное беспомощное существо с черным пушком на головке. В этой же комнате ребенок умер три года спустя от дифтерита.

И другие воспоминания пришли к Даниэлю — воспоминания, навсегда связанные с этим местом: здесь он впервые узнал о проклятии ее жизни. Однажды вечером он нашел ее без сознания на кровати. Не подозревая ни о чем, он наклонился над ней, но в ту же минуту отшатнулся с отвращением — от нее пахло спиртом.