Деловые письма. Великий русский физик о насущном - [47]
Ленинград, 12 февраля 1937 г.
Товарищ Сталин,
Вчера в Ленинграде я узнал об аресте профессора В. А. Фока. Он член-корреспондент Академии наук, на Западе, как и у нас, его считают исключительно крупным ученым, одна из его работ по волновой электродинамике уже считается классической. По-моему, он самый выдающийся из всех физиков-теоретиков у нас в Союзе, несмотря на свой молодой возраст. Арест Фока на меня произвел самое угнетающее впечатление. Я себе не могу представить, что он мог сделать крупное преступление. Фок почти совсем глух, с ним даже разговаривать совсем трудно. Он всецело поглощен своей работой и производит впечатление человека, совсем оторванного от жизни.
У нас, увы, правда несколько лет тому назад были случаи арестов ученых, правда, на несколько месяцев, потом выяснялось, что это было сделано зря. Если это будет в случае с Фоком, это будет исключительно печально, так как:
1. Это еще больше увеличит ту брешь между учеными и страной, которая, к сожалению, существует и которую так бы хотелось видеть уничтоженной.
2. Арест Фока есть акт грубого обращения с ученым, который так же, как и грубое обращение с машиной, портит ее качество. Портить же работоспособность Фока – это наносить ущерб всей мировой науке.
Владимир Александрович Фок (1898–1974) – советский физик-теоретик, автор основополагающих трудов по квантовой теории поля, квантовой электродинамике, квантовой механике и общей теории относительности. Академик АН СССР (1939), Герой Социалистического Труда
3. Такое обращение с Фоком вызывает как у наших, так и у западных ученых внутреннюю реакцию, подобную, например, [реакции на] изгнание Эйнштейна из Германии.
4. Таких ученых, как Фок, у нас немного и им Союзная наука может гордиться перед мировой наукой, но это затрудняется, когда его сажают в кутузку.
Мне кажется, что никто, кроме другого ученого, Вам обо всем этом не сможет сказать, поэтому я и написал это письмо[109].
П. Капица
Москва. 10 июля 1937 г.
Товарищ Сталин!
С наукой у нас неблагополучно. Все обычные заверения, которые делаются публично, что у нас в Союзе науке лучше, чем где бы то ни было, – неправда. Эти заверения не только плохи, как всякая ложь, но еще хуже тем, что мешают наладить научную жизнь у нас в стране.
Что у нас с наукой плохо, я считаю, что могу говорить с уверенностью, так как работал долго в Англии и там мне жилось и работалось лучше, чем здесь. Но цель этого письма вовсе не в том, чтобы хвалить британцев и рассказывать, как там хорошо, но чтобы сказать о том, что, мне кажется, лежит в основе нашего слабого положения и [как] бороться за поднятие науки у нас в Союзе.
Самое поражающее в состоянии нашей науки, конечно, то, что она слабее, чем в капиталистических странах, и рост и развитие нашей науки совсем не соответствуют темпам развития нашей хозяйственной и культурной жизни. Но, несмотря ни на что, я продолжаю верить, что при социализме наука должна быть на более высокой ступени развития, чем где бы то ни было при капитализме. Иначе, конечно, быть и не может, так как наука является основным двигателем и показателем прогресса.
Так вот, какие недостатки первым делом бросаются в глаза? Это скверная хозяйственная база. Научной промышленности у нас в стране почти нет, хозяйственная организация научных институтов путаная и нелепая. Совместительство разбивает научные силы и плохо их использует. Отсутствие единства и цельности в научной организации. Отсутствие научной общественности и пр. и пр.
Теперь, кто виноват в таком положении вещей и как это исправить?
Конечно, в создавшихся условиях должна быть коренная причина, которую надлежит отыскать и с которой надо бороться первым делом.
Первое и естественное предположение, что это происходит от отсутствия внимания к науке со стороны руководящих товарищей в правительстве. Такое мнение существует у многих ученых. Я не разделяю этого мнения. Правда, я часто бываю не согласен с целым рядом мероприятий, в особенности с тем, как у нас поступают с отдельными учеными, и, несмотря ни на что, это высказываю. Но в основном мне кажется, что у партийных руководителей и у товарищей в правительстве есть искреннее желание наладить научную жизнь у нас в стране и полностью признается значение науки.
Второе предположение, что ученые у нас плохие и неталантливые. Но и это тоже не так. Сравнивая наших ученых с заграничными, я считаю, что в среднем они ничем не хуже.
Но вот что поражает меня больше всего – это [то], что дух в нашей ученой среде плохой. Главное, что нет никакого энтузиазма и подъема в работе. Это резко бросается в глаза. <…> Наша ученая среда не сплочена и оторвана от жизни страны. Но хуже того, она не только не стыдится этой оторванности, но, нет сомнения, у нас немало «жречества», т. е. ученый часто рассматривает себя чем-то высшим, самостоятельным. Общее настроение нездоровое: «нам все должно быть налажено и сделано, и мы только будем работать научно».
Конечно, при таких условиях положение руководящих товарищей очень затруднительно. Как же наладить условия для таких ученых? Как бы умны товарищи нашего правительства ни были, но детально разбирать и понимать научные работы, какие из них надо поддерживать больше, чем другие, они не могут и никогда не смогут, и требовать этого от них нелепо.
