Дело Зорге - [49]

— Я так примерно и думал, любимая! Поэтому я и не хотел попадать в зависимость от какой-нибудь японской фирмы. Ну а теперь этого сопротивления, как ты говоришь, вроде бы нет?

— Его действительно нет.

— В чем же причина такого неожиданного изменения?

— Причина в его высокочтимом величестве, — сказала она и склонилась в поклоне в сторону, где остался Токио.

— Тэнно… А как он мог заинтересоваться судьбой таких ничтожных существ, как мы?

— Конечно, наша судьба — это прах у ног императора. Но через отношение к нам у Тэнно появилась возможность дать людям понять, что он думает на самом деле о нашем отношении к иностранцам. Император хочет, чтобы с иностранцами нас связывали мирные мосты, а не нагромождались противоречия.

Равенсбург никак не мог понять того, что для Кийоми было просто элементарным.

— Но ведь в таком случае император противопоставит себя официальной пропаганде. Тогда он, значит, против дурацкого шовинистического духа превосходства, который насаждается повсюду.

Кийоми с готовностью кивнула.

— «Сошедший с неба» действительно не согласен с этим опасным духом.

— А что, он не может осуществить свои разумные требования?

— Нет, не может. Священного императора боготворят по всей стране, а в действительности он не настолько всемогущ, как считают люди. Большинство японцев этого не замечают, потому что благородный Тэнно слишком умен, чтобы отдавать приказы, которые все равно будут всячески обходиться. Он с большей охотой доводит до людей свою точку зрения с помощью маленьких жестов, награждая, например, определенных лиц орденами. Таким образом он дает понять, что разделяет желание того или иного человека.

— А что, разве все знали, чего хочу я,  или чего хотим мы оба?

Она улыбнулась с чувством превосходства.

— Теперь — да… Ведь весь мир, естественно, поинтересовался, почему именно ты получил орден. И можешь себе представить, что мой отец и его друзья постарались, чтобы мир узнал это. Поэтому все поддержали нас.

— За исключением властей моей страны, — с горечью заметил Равенсбург.

— Да, это, конечно, очень жаль. Наши друзья рассчитывали, что посол поймет, какая цель преследовалась награждением, и сделает так, что Берлин… — Она не закончила фразу.

Равенсбург пожал плечами.

— На такие тонкости мы не способны. У нас заменяют их принципами. Но пойдем, девочка, сейчас начнется дождь — тучи уже собрались.

Той же дорогой они пошли обратно, но едва успели сделать несколько шагов, как упали первые капли. Равенсбург хотел затащить Кийоми под густые ветви серебристой ели, но она запротестовала.

— Зачем? Я люблю дождь, Герберт. Такой парк начинает по-настоящему жить только тогда, когда влага смачивает растения.

Она была права. Парк Никко в дождь был еще красивее. Ярче засияли окрашенные в красный цвет колонны храмов и фарфоровые плитки, устилающие их крыши.

Пестрые листья выглядели так, словно были покрыты глазурью. От земли, травы и кустарника исходил терпкий аромат. Под ударами тяжелых капель проснулось озеро. Его задремавшая было гладь пришла в движение.

— Скажи-ка, Герберт, а ты говорил и с доктором Зорге относительно своих планов? — внезапно спросила Кийоми. — Я имею в виду, он знает, что ты хочешь бросить работу?

— Да,  но он единственный в посольстве, кому я сказал об этом. А почему ты спрашиваешь?

Она уже пожалела, что задала вопрос, так как все равно не могла ему раскрыть, что она имела в виду.

— Я не знаю, заслуживает ли он такого доверия с твоей стороны, — не очень удачно попыталась вывернуться Кийоми. — Мы, женщины, порой не можем обосновать свою настороженность, можем только чувствовать ее.

— Я знаю, пресловутая женская интуиция, — ответил Равенсбург. — Но она иногда может ввести в заблуждение, Кийоми. Зорге уже доказал мне свою порядочность и сделал это очень убедительно.

— Недавно?

— Да нет. С тех пор прошло какое-то время. Но этого с меня достаточно. Я как-нибудь расскажу тебе.

— И все-таки не сердись на меня — настаивала она, — но у меня есть вполне определенное предчувствие, что ты не должен ему доверять во всем.

— Я понимаю твои чувства, любимая. В тебе говорит совершенно естественное негативное отношение женщины, уважающей себя, к человеку, женщин презирающему. Признаться, Зорге — это акула, его интересует лишь женская плоть, а что касается сердца женщины, то он к нему не прислушивается. Такой женщине, как ты, он должен быть неприятен! Но как мужчина я подхожу к нему с другими мерками. Если он не может любить и не имеет счастья быть любимым, то мне его по-честному жаль. Ты же его презираешь за это. Однако он не обычный человек, он сильная личность, которая спокойно может позволить себе несколько экстравагантных выходок. Тот, кто настолько превышает средний уровень, неизбежно не укладывается в обычные рамки.

Кийоми знала гораздо больше и потому упрямо стояла на своем.

— «Не укладывается в рамки» — слишком мягкое выражение для определения этого дикого, своевольного человека. Зорге признает на земле только себя и больше никого. Он нигилист по отношению ко всем и ко всему, кроме самого себя. Поверь мне, Герберт, этот человек пойдет по трупам, если этот путь покажется ему короче. Он пройдет и по тебе, не моргнув глазом.