Дело в руках - [21]

— Мал-то, мал, но и его чуть побогаче можно бы сделать, — возражает тетя Лиза. — Вот сюда взять да «трилистики» посадить, — она показывает, куда. — А тут, по краю середки, горошком посыпать.

— Каким еще «горошком»? — недовольно говорит Вера. И можно понять ее неудовольствие: только вот недавно ее хвалили за платок, поздравляли, тосты провозглашали, а тут — критика.

Тетя Лиза не замечает ее тона, или делает вид, что не замечает, и поясняет:

— «Горошек» — это такие глазочки. Сначала крупные идут, потом все мельче, мельче, потом опять крупней. Так и чередуются. Потом я тебе покажу.

Аня спрашивает у Веры, быстро ли та научилась вязать паутинки. Тетя Лиза поясняет за племянницу, что да, быстро, потому что еще раньше, в школьные годы, ее мать потихоньку приучала.

— Ну, она и вообще у нас срушна на все, дела из рук не выпустит, — хвалит племянницу тетя Лиза, смягчая таким образом ее недовольство, вызванное недавней критикой. Потом она кивает в сторону Светы и Оли и с улыбкой говорит:

— А вот еще две наши платошницы — из самых молоденьких. Ну-ка покажите свою работу.

Те отнекиваются, смеются, возражают: «Да там еще нечего показывать».

Но их уговаривают все настойчивей. И они, наконец, сдаются и приносят свои маленькие паутинные сооружения. Их также внимательно осматривают, обсуждают и даже чуть-чуть похваливают.

— Вот видишь, какие все молодцы, — говорит Аня, вздыхая и по-хорошему им завидуя. — Тетя Лиза, как бы мне-то паутинки тоже освоить?

— Да ведь что ж тут. Сговаривайтесь вот с Верой, приходите вместе, да учитесь. Для тебя-то теперь особо больших трудностей не будет, коли с пуховками уже освоилась.

Женщины так увлеклись обсуждением платков, разговорами о них, что уж забыли об угощениях, о гулянке, обо всем на свете. Этим заинтересовывается кум Петр Лексеич и подходит к ним. Он обводит взглядом всех, видит в центре тетю Лизу, видит лежащие на кровати пуховки, паутинные начатки Светы и Оли, осматривает паутинку Веры и весело говорит:

— Ну-у, кума, да у тебя тут целая пухартель образовалась. Возьмите меня в руководители.

— Айда, — отзывается тетя Лиза, — как раз руководителя-то еще и не выбрали.

— А их не выбирают, их присылают. Считайте, что меня прислали.

Женщины смеются и живо начинают обсуждать достоинства и недостатки самозваного руководителя. И тут тетя Лиза спохватывается и напоминает куму о тех платках, которые он привез и которые обещал показать. Он направляется к своему рюкзаку.

Вскоре возле тети Лизиной и Аниной пуховок ложатся еще две. Женщины плотно обступают кровать, начинают их рассматривать.

Тетя Лиза берет один платок, изучает его, бережно пропуская между пальцами, и, одобрив, откладывает. Потом начинает осматривать другой.

— Да он, вроде, составной, — говорит она сама себе. — А тут, вроде, и не кумы работа. — И спрашивает у кума: — У этого что же — середка привязана, что ли?

— Стало быть так, — отвечает он. — Ей Дуська Ишкайчиха вязала. Она одни середки вяжет.

— Господи, да как так можно, — удивляется тетя Лиза, — всю жизнь на одних середках сидеть. Бестолкова кака баба. — И тут же добавляет: — В мать, стало быть. У нее такая же мать никчемна была. Старуха-то Ишкайчиха — совсем другое дело, та в Тюминых. А эти пошли в Гуськиных. Из Тюминых-то в поселке кто остался еще?

И между ними опять затевается разговор о том, кто еще остался, а кто уехал.

Потом снова все возвращаются к платкам. И Аня договаривается с Верой о точном дне, в который можно прийти к тете Лизе, чтобы учиться вязать паутинки.

Наконец, платки откладываются и укладываются в предназначенные для них места.

Женщины еще долгое время толкуют и рассуждают о платках. Нарассуждавшись, они начинают поговаривать, что пора и честь знать, пора собираться и провожаться. А мужики тянут еще выпить напоследок. Точнее, зятья тянут, а Федор оказывается их молчаливым союзником. И тут обнаруживается, что выпить нечего — спиртное кончилось. Это повергает мужскую половину в уныние. А зятья так переживают, что начинают нервничать и ругаться. Вскоре между ними, однако, затевается разговор вполголоса. В него вплетается имя какой-то Клавки, у которой всегда все есть и которая всегда выручит. Вера отчаянно пытается отговорить зятьев от их намерения, но ее уже не слушают.

Тут появляется Петр Алексеевич, ходивший «до ветру», вслушивается в разговор мужиков, начинает понимать, в чем их затруднение, и вдруг произносит тихонько так, вроде для себя:

— А ведь у меня там есть.

Женщины угрожающе таращат на него глаза, предупреждающе машут руками, по он притворяется, что ничего не видит, не понимает, и неторопливо направляется к своему рюкзаку. Шарит там, достает что-то завернутое в газету и скромно говорит:

— Чемергес вот.

Он снимает газету и ставит на стол объемистую бутылку без этикетки, заткнутую чистой тряпочкой, обернутой в целлофан. По этой самодельной упаковке нетрудно догадаться, что в бутылке тот самый бешеный напиток, от которого глаза лезут на лоб и хмель скапливается в голове ровным счетом на двадцать четыре часа. Кроме общероссийского названия, он имеет еще сотни других. Здесь он называется чемергесом.