Дело трех императоров - [27]

- Это тебя взволновало. Ничего удивительного. Пройдет.

- Уже проходит.

- Ты увидишь, что это за тип. Или я ошибаюсь, или он никого не уважает, возможно, не исключая и тебя, Лаура. У Лоренцо тоже такое впечатление. Лоренцо очень беспокоится за Габриэллу. Он позвонил мне, боится, как бы у нее не было неприятностей. И правильно боится, я ведь кое о чем не сказал тебе: в тот вечер Габриэлла тоже пошла на площадь Фарнезе и никого не предупредила.

- Ты можешь как-то это объяснить?

- Нет.

Остаток пути они прошли молча.

Перед входом в отель она обернулась, чтобы поцеловать его, но вдруг замерла. Тиберий изменился в лице, сощурился, плотно сжал губы и смотрел куда-то в пространство.

- Тиберий, - тихо сказала она, - пожалуйста, не делай такое лицо. Когда ты такой, в тебе появляется что-то от настоящего Тиберия. Что с тобой? Что ты там видишь?

- Ты была знакома с настоящим Тиберием? С императором Тиберием?

Лаура не ответила. Ей стало не по себе.

- А я был, - сказал Тиберий, взяв в ладони ее лицо. - Я был с ним очень хорошо знаком. Странный это был император, его усыновили, и никто не смог толком о нем рассказать. Его называют Тиберий, но его настоящее имя Тиберий Клавдий Нерон, Тиберий-Клавдий-Нерон… То есть из трех наших имен составляется одно, и это мое имя, занятно, не правда ли? Тиберий видел, что происходит вокруг, он видел интриги, заговоры, он видел зло. И я тоже иногда вижу зло. И сейчас, Лаура, я вижу нечто ужасное, вижу рядом с тобой, такой красивой.

- Перестань, Тиберий. Ты устал, и тебя заносит.

- Пойду спать. Поцелуй меня.

- Не думай больше об этой императорской семье. Вы от этого в конце концов рехнетесь. Тебе не кажется, что у нас и так хватает неприятностей? Ты никогда не был знаком с императором, Тиберий, усвой это.

- Я это усвоил, - с улыбкой ответил Тиберий.

Вернувшись домой, Тиберий разбудил Клавдия, который как задремал, сидя на стуле, так все это время и просидел. А вот Нерон исчез, и вместе с ним - бутылка.

- Клавдий, - тихо сказал Тиберий, - ложись-ка ты в постель, там тебе будет удобнее. Клавдий, а ты знаешь, что на самом деле я не был знаком с императором?

- Я тебе не верю, - ответил Клавдий, не открывая глаз.

XIX

Четыре дня Ришар Валанс безвылазно просидел в номере отеля. Время от времени ему звонил инспектор Руджери, но Валанс всякий раз отвечал, что он работает, и вешал трубку.

В пятницу утром Лоренцо Вителли дважды попытался увидеться с ним. «Я хочу поделиться с вами чрезвычайно важной информацией», - сказал он, позвонив Валансу от стойки портье. «Это невозможно», - только и ответил Валанс.

По мнению епископа, Ришар Валанс вел себя безобразно, и, несмотря на любопытство, какое вызывал у него этот человек, Вителли чувствовал, что его терпению скоро придет конец.

- Это какой-то дикарь, - заметил портье, когда Вителли повесил трубку. - Он даже не желает принять монсиньора?

Вителли барабанил пальцами по стойке. Он не решался оставить Валансу записку.

- Начиная со вторника, - продолжал портье, - приходится подавать еду к нему в номер, он не выходит оттуда. Хотя нет, раз в день он прогуливается по кварталу - и сразу обратно. Изабелла, горничная, уже стала его бояться. Ей страшно открыть окно, чтобы проветрить комнату, - там не продохнуть от дыма. Он даже не поднимает голову, когда она входит, ей видны только его черные волосы, и она говорит, что он похож на хищного зверя. Говорят, французское правительство очень его ценит. Может, это и правда. Но лучше бы они таких французов у себя держали. Изабелла не хочет туда ходить, боится, как бы он чего-нибудь ей не сделал, - и все-таки ходит. Потому что привыкла работать на совесть.

- Вовсе нет, просто ей понравился этот француз, - улыбнулся Вителли.

Он скомкал и выбросил записку, которую хотел оставить Валансу. Раз тот повел себя так невежливо, можно обойтись без его помощи.

- Не надо говорить такие вещи, - сказал служащий отеля.

- Надо уметь говорить все, - ответил Вителли.

XX

Ришар Валанс уже два часа ничего не делал. Он разложил по порядку свои записи, убрал их со стола и теперь, усевшись на стуле, через закрытое окно разглядывал римские крыши. Скоро наступит вечер. То, что собирались ему сказать инспектор Руджери и монсиньор Вителли, его не интересовало. Он закончил свой отчет, одну копию отдаст итальянской полиции, другую представит Эдуару Валюберу, а оригинал оставит себе на память и завтра уедет в Милан. Когда бомба взорвется, он будет уже далеко. Все закончилось.

Все закончилось, и теперь он сидел, грузный и неподвижный, и разглядывал римские крыши. Ну и помойка на этих римских крышах. Он отдаст им свой отчет и уедет. Дело сделано.

Эдуар Валюбер будет вне себя от ярости. Его послали сюда, чтобы развалить дело, а он вместо этого выдвинул и доказал свою версию, такую страшную, что никто и мысли о ней не допускал. Результат его вмешательства будет полностью противоположным тому, чего ждут от него в Париже. Конечно, еще не поздно придержать отчет и отдать его министру в собственные руки, чтобы никто ничего не узнал. Вот как ему следовало бы поступить. Пойти попрощаться с Руджери, потом доложить о своих выводах Эдуару Валюберу, и пускай министр решает, какое продолжение должно быть у этой истории. Хотя заранее ясно, что он решит: никакого продолжения не будет. Найдут козла отпущения, какого-нибудь неуловимого преступника, - надо же дать этому прискорбному происшествию благопристойную развязку. Так ему следовало бы поступить.