Дело - [127]

Я этого и ждал и не ждал. Его увлек драматизм положения. Я понимал, что ему не хочется оставаться в стороне. Только ли доброта толкала его на это? Когда-то он был обаятельным человеком; может быть, сейчас — в свой, так сказать, отпускной вечер — ему захотелось доказать себе, что обаяния своего он еще не утратил. Или его мучило раскаяние, что он отказался помочь, когда я просил его? А может, помимо раскаяния, он испытывал еще и некоторое торжество от сознания того, что, будь во главе колледжа он, дело бы до этого не дошло?

— Мне кажется, — сказал Яго, — что Артур Браун может послушать меня. Когда-то мы с ним были дружны.

Ровно в девять мы вместе подходили по мощенному булыжником двору к лестнице, ведущей в кабинет Брауна. После нескольких дней жары желтофиоль под окнами пропылилась и высохла. Мы поднялись наверх, и я первым вошел в кабинет. Браун встретил меня дружелюбно, но сдержанно. Увидев, что следом за мной идет Яго, он даже изменился в лице от удивления.

— Поль! — воскликнул он. Он пересек комнату и пожал ему руку. — Сколько лет, сколько зим!

— Лучше и не считать, — беспечно ответил Яго. — Не буду, однако, обманывать тебя относительно истинной цели своего сегодняшнего визита. А?

— В чем дело?

Увидев Яго, Браун, конечно, и сам понял, в чем дело.

— Боюсь, что я пришел поддержать Эллиота.

— Разве это честно? — спросил Браун.

— А по-твоему, нет? — возразил Яго без тени смущения.

— Как бы то ни было, — сказал Браун, — и что бы ни привело тебя сюда, я очень рад тебя видеть.

Дружеские чувства Брауна, его радость были неподдельны. Из тактических соображений он продолжал оставаться начеку. Он и сам знал, что Яго будет стараться повлиять на него и что зря Яго никогда к нему не пришел бы. Обрадовался примирению — если можно было считать это примирением — не Яго, а он. Однако в свое время Браун и пальцем не шевельнул, глядя на то, как опускается Яго, как он рвет отношения со всеми близкими, за исключением одного человека. Что бы ни случилось с Брауном в жизни, подобная распущенность была для него немыслима. Он был стоиком до мозга костей. Какие бы трагедии ни выпадали на его долю, они не должны были касаться родины, колледжа, его отношений с друзьями. Он порицал Яго за то, что тот поддался своим страстям; такую слабость характера Браун не понимал — она вызывала в нем одно презрение. (А может, он и завидовал тем, кто мог вот так, всецело отдаваться своим чувствам?) Кроме того, он великолепно знал, что отношение к нему Яго изменилось в худшую сторону. И несмотря ни на что, пусть даже дружеские чувства его к Яго заметно охладели, исчезнуть они не исчезли. Браун вопреки — или вернее благодаря — своему реалистическому подходу к людям был гораздо более постоянен в своих привязанностях, чем большинство из нас. Он не умел менять их, как костюмы или как тактические приемы. Я всегда считал, что это качество было помехой ему — возможно, единственной — в его искусстве руководить людьми.

Браун угощал нас не спеша, даже с некоторой торжественностью.

— Для вас, Эллиот, у меня припасена бутылка белого бургундского, — сказал он мне, — я подумал, что после всех ваших трудов оно вас может подбодрить. А ты, Поль, если память мне не изменяет, к нему всегда был более чем равнодушен? Так, кажется?

Память не изменяла Брауну. Яго попросил глоточек виски.

— Думаю, что это осуществимо, — ответил Браун, выходя в соседнюю комнатку. Он принес оттуда бутылку виски, сифон и кувшин с водой и поставил все это около Яго.

— Ну так, теперь, кажется, все довольны! — сказал Браун, усаживаясь в кресло. Он сказал Яго, что тот хорошо выглядит. Осведомился о его саде. Подобно американскому бизнесмену, он готов был до бесконечности обмениваться любезностями, прежде чем приступать к делу. Пусть кто угодно заговаривает о деле первым — он не намерен этого делать. Однако состязания на выдержку не состоялось. Яго все равно проиграл бы его, но он и не собирался в нем участвовать. Очень скоро он улыбнулся и сказал:

— Я сегодня многое узнал об этой истории.

— Да?

— И о том, что произошло во время заседания суда… Я, конечно, ни на минуту не сомневаюсь в точности рассказа Эллиота.

— И в этом, — вставил Браун, — ты, безусловно, прав.

Внезапно тон Яго стал резким.

— Правильно ли я понял, Артур, — он пригнулся вперед, — что с самого начала ты видел это дело через призму своего отношения к людям? То есть исходил из своего представления о людях, замешанных в нем?

Умение Брауна оттягивать ответ на прямой вопрос изменило ему на этот раз.

— Допустим, что так, — сказал он.

— Ты всегда смотрел на все с этой точки зрения.

Яго говорил ласково, но веско, как человек, который знает, что говорит, и считает, что ему дает на это право их былая дружба и прошлое, которого никто из них не забыл, словно как когда-то в молодости, Браун все еще находился под его влиянием. Обратись я к Брауну с теми же словами, они не имели бы той убедительности.

— Не нахожу, — сказал Браун, — чтобы такая точка зрения была совсем неправильна.

— Да, но на этот раз она могла заставить тебя поступить совсем неправильно.

— Ты не можешь ожидать от меня, чтобы я согласился с тобой, Поль.