Дело Сен-Фиакра - [10]

Тут мать вновь влепила мальчугану оплеуху, а малыш даже не пытался уклониться или защититься от удара.

— В его возрасте я и читать-то не умела! Но у меня и без того хватало совести не красть книги!

В гостинице воцарилось почтительное молчание. Мегрэ взял молитвенник:

— Благодарю вас, сударыня.

Ему не терпелось посмотреть книгу, и он направился было в дальний конец зала.

— Господин комиссар… — вновь окликнула его крестьянка.

Теперь она вновь выглядела растерянной, сбитой с толку.

— Мне сказали, что будет вознаграждение… Хоть Эрнест и…

Она аккуратно спрятала в ридикюль протянутые комиссаром двадцать франков, после чего потащила сына к двери, приговаривая:

— Уж я тебе задам, ворюга ты эдакий!

Мальчуган метнул взгляд на Мегрэ. Глаза их встретились лишь на несколько мгновений, но этого было вполне достаточно, чтобы понять: они друзья.

Наверное, потому, что когда-то Мегрэ тоже тщетно мечтал о молитвеннике с золотым обрезом, и чтобы там были не только обычные молитвы, а все литургические тексты, напечатанные в две колонки — по-французски и по-латыни.

— Когда вы собираетесь обедать?

— Не знаю.

Мегрэ собрался было подняться к себе в комнату, чтобы там осмотреть молитвенник, но вспомнил о тысяче крошечных сквознячков, тянувших из-под крыши, и передумал, решив пройтись по дороге.

Неспешно шагая по направлению к замку, он раскрыл молитвенник, на переплете которого красовался герб де Сен-Фиакров. Вернее, ему даже не понадобилось его раскрывать: книга сама раскрылась на том месте, где между страниц была заложена какая-то бумага.

Страница 221. Молитва после причастия.

На самом деле там лежала небрежно вырезанная газетная заметка, которая на первый взгляд показалась комиссару какой-то странной, словно бы плохо пропечатанной.

«Париж, 1 ноября. Трагическое самоубийство произошло сегодня утром в квартире на улице Миромениль, занимаемой вот уже на протяжении многих лет графом де Сен-Фиакром и его подругой, русской эмигранткой Мари С.

Заявив подруге, что он стыдится скандального поведения некоторых членов своей семьи, граф прострелил себе голову из браунинга и через несколько минут, не приходя в сознание, скончался.

Как нам известно, речь идет о крайне тягостной семейной драме, а вышеупомянутый член семьи несчастного самоубийцы — не кто иной, как его мать».

Гусыня, вперевалку шествовавшая по дороге, вытянула шею и яростно зашипела на комиссара. Громко зазвонили колокола, и из церкви медленно потекла толпа людей. Слышалось шарканье сотен ног. Из распахнутых дверей храма тянуло ладаном и паленым воском.

Мегрэ сунул молитвенник в карман пальто, но книга была слишком толстой, и карман у него оттопырился. Он приостановился, чтобы повнимательнее осмотреть роковой клочок бумаги.

Вот оно, орудие преступления! Клочок газеты размером семь на пять сантиметров!

Графиня де Сен-Фиакр явилась к заутрене, опустилась на колени возле скамьи, где уже двести лет молились ее родичи. Она собиралась причаститься. Об этом кто-то знал. Вот она раскрыла молитвенник, собираясь прочесть «Молитву после причастия».

И тут орудие преступления сработало. Мегрэ крутил в руках вырезку. Что-то здесь было не так. Особенно его заинтересовало качество печати: ему показалось, что отпечаток изготовлен не на обычном типографском станке.

Это был обыкновенный оттиск, изготовленный вручную, плоской печатью. Иначе и быть не могло — ведь текст пропечатался на обратной стороне листка!

Злодей даже не потрудился сделать фальшивку как следует, а может, он просто не успел. Но графине и в голову не пришло перевернуть бумажку. Она мгновенно умерла — от потрясения, от негодования, от стыда и тоски.

На Мегрэ страшно было смотреть: ему еще не доводилось сталкиваться с таким подлым, трусливым, но в то же время таким хитроумным преступлением.

Мало того, убийца додумался предупредить полицию!

Предположим, молитвенник так бы и не нашелся…

Да, именно так! Молитвенник должен был исчезнуть.

Тогда не было бы и речи о преступлении и обвинять было бы некого. У графини внезапно отказало сердце, и она умерла. Вот и все.

Неожиданно Мегрэ повернул обратно. Когда он вернулся в гостиницу, там только и речи было, что о нем и о молитвеннике.

— Не скажете, где живет малыш Эрнест?

— Третий дом за бакалейной лавкой, на главной улице.

Мегрэ поспешил туда. Одноэтажная хибара. В комнате рядом с буфетом — увеличенные фотографии отца и матери. Женщина уже успела снять пальто и толклась на кухне, откуда доносился запах жареной говядины.

— Вашего сынишки нет дома?

— Он пошел раздеться. Нечего пачкать праздничную одежду. Сами видели, как ему досталось! У нас в семье никогда ничего такого не было; а он…

Распахнув дверь, она заорала:

— Поди сюда, негодник!

Мегрэ увидел мальчугана — он был в одних трусиках и старался куда-нибудь спрятаться.

— Пусть он оденется, — проговорил Мегрэ. — Мне нужно с ним поговорить.

Женщина вновь занялась обедом. Муж ее, по всей видимости, зашел пропустить рюмку-другую в заведение Мари Татен.

Наконец дверь отворилась и появился Эрнест, весь вид которого выражал настороженность. На нем была будничная одежда, брюки были явно длинноваты.