Дело с двойным дном - [57]

Болек прервал рассказ, с умилением наблюдая за моими действиями.

— Так кого же она испугалась? — спросила я, поставив на стол угощение.

— Своего альфонса. Боже, какой аромат… На коленях умоляла нас не говорить ему правды о Доминике, иначе ей не жить.

Я удивилась.

— Почему? Ведь он же получал свою долю с клиента.

— Получал, но она обязана была знать, с каким клиентом имеет дело. Скрывать в доме убийцу не имела права, это опасно для бизнеса, такого девке не простят. А как девка определит, убийца или нет клиент, — это уж её забота, у неё свои методы, альфонс же осуществляет лишь её внешнюю охрану да защиту от конкуренции. Вот она и умоляла нас скрыть от него правду. Поскольку это было в наших интересах, я пообещал не распространяться насчёт того, почему мы разыскиваем Доминика, а она взамен рассказала без утайки все, что знала. Ну, например о том, что всю свою наличность Доминик держал в большом бумажнике, битком набитом, и бумажник этот всегда при нем. Приклеил к животу лейкопластырем, так и спит с ним. А мелочь на текущие расходы в карманах держал. Идея с лейкопластырем неплохая, любой проснётся, когда начнут ему с живота сдирать пластырь.

Глядя на сияющего Болека, Януш недоверчиво заметил:

— Упустили бандита с денежками, а ты сияешь, как медный грош перед получкой. Не может быть, чтобы вы все-таки чего-то там не нашли.

— Ты прав! — расплылся в улыбке Болек и положил на свою тарелку отбивную с блюда, выбрав самую большую. — Нашли, но не скажу, что я так уж радуюсь этому, потому как возникает новое осложнение. Ведь этот паршивец Яцусь уверяет…

Нам с Янушем пришлось довольно долго ждать, чтобы узнать о новом открытии паршивца Яцуся.

Болек отрезал кусочек отбивной, положил в рот и принялся жевать. Даже не дал остыть мясу! Но, похоже, не обжёгся, проглотил благополучно и даже глаза закрыл от наслаждения.

— Поэзия! — выдохнул он. — Ничего подобного мне и во сне не снилось!

Отбивные у меня и в самом деле получились замечательные, сама не знаю почему. Долгие годы свиные отбивные были для меня камнем преткновения и неосуществимой мечтой. С ними связана целая история. Когда-то, на заре туманной юности, я на короткое время оказалась в Катовицах. Обедали мы там в закусочной, хозяйка которой славилась на весь город своими отбивными. Мне и в самом деле ни до, ни после не доводилось отведывать таких шедевров кулинарии. На всю жизнь запомнились, и сколько я впоследствии ни прилагала усилий, мне ни на шаг не удалось приблизиться к этим вершинам кулинарного искусства. Сегодня, похоже, я сделала-таки шаг вперёд, сама не ведаю, каким образом, а благодарный потребитель Болек сумел по достоинству оценить результаты моих трудов. Блаженное выражение его лица привело на память ещё одну историю моей, увы, далёкой молодости.

— Капуста! — невольно вырвалось у меня.

— А что с капустой? — живо заинтересовался Болек.

— Молодую капусту тушила в котле кухарка у нас в харцерском лагере, мне лет пятнадцать было. Так, скажу я вам, это была не капуста, а чистая амброзия!

И мы все, как один человек, набивались к кухарке в помощники, чтобы она разрешила нам потом вымыть котёл, тот, кто мыл, имел право его вылизать.

И вот тоже, потом мне уже никогда не удалось приготовить такой капусты…

— А жаль! — искренне пожалел Болек.

Януш попытался отвлечь нас от кулинарных тем, но ему это не сразу удалось. Наконец он раздражённо поинтересовался у поручика:

— Ты и в самом деле ешь только раз в день?

— А когда мне ещё есть? — удивился поручик. — Вот только у вас вечерком… Интересно, сколько человек вообще может выдержать без пищи?

— Говорят, вроде бы сорок дней, — сказала я.

— Может, сорок и выдержит, но уже на десятый день, сдаётся мне, будет ни на что не годен. Что касается меня, так даже двое суток поста очень отрицательно сказываются на моей умственной деятельности.

Признаюсь честно, никакое расследование на ум не идёт, все мысли в голове — только о котлетах или, к примеру, вместо вещдоков или подозреваемых вижу только огромную гору макарон с яичницей.

— Сейчас тебе грех жаловаться, жрёшь каждый день, и вчера, вот и сегодня, что видно на прилагаемом снимке. Так что на двое суток сваливать у тебя нет оснований. Может, все-таки вернёмся к Доминику?

Болек возмутился.

— Есть у тебя совесть? Отрываешь меня от таких котлет из-за какого-то паршивого Доминика!

Мы позволили поручику спокойно насладиться отбивной, но когда он принялся, не делая паузы, за третью, не выдержали. В конце концов, может есть и рассказывать! Пришлось бедняге подчиниться. Уж очень не терпелось нам узнать о новом открытии паршивого щенка.

— Яцусь уверяет, что в охотничьей сумке были не только банкноты, но и ещё какие-то другие бумаги.

Перевязанный бечёвкой пакет каких-то бумаг. Столько лет лежал, что на коже сумки остался отпечаток. Ясное дело, невооружённым глазом его не заметить, но вы ведь знаете Яцуся, у него в мозгу и лупа, и микроскоп, и даже радар! И этот наглец уверяет, что не газеты лежали, а скорее всего связка писем. Собственно, из-за этого мы особенно тщательно обыскали квартиру рыжей красотки, но никаких писем у неё не нашли.