Дело с двойным дном - [4]

— Вам здорово повезло, пани Эмилия, не так ли?

Покойница пани Юлия наверняка не оформила никакого письменного завещания, оставив внучке все, что имела.

Тётка что-то отвечала свистящим шёпотом, я не разобрала, лишь поняла по тону, что она не помнит себя от злости. В ответ опять раздался громоподобный голос гостя:

— А вот уж это вы заливаете, уважаемая. Ребёнок много не съест, водки не пьёт, а ведь всякого добра было полным-полно. Внучка-то, по крайней мере, знает об этом? Можете не отвечать, понятно, не знает. Так что и отчёта не потребует…

Уж не знаю, как тётке удалось его утихомирить, и вообще я не поняла, зачем он к ней приходил.

Смысл слов незнакомца я поняла гораздо позже, и помогла мне в этом, сама того не сознавая, пани Крыся. Та самая пани Кристина, которая когда-то давно одолжила у тётки крупную сумму денег и потом по частям её возвращала. Во время её очередного визита у них с тёткой из-за чего-то произошёл крупный разговор, и пани Крыся в сердцах обвинила тётку в эксплуатации невинной сиротки. Я случайно проходила из ванной в спальню и услышала последние слова. При этом обе они посмотрели на меня, и я вдруг поняла, что невинная сиротка — это я!

Несмотря на тёткино «воспитание», кретинкой я все-таки не стала и кое-что соображала. Несколько дней я раздумывала, а потом сбежала с уроков, чтобы навестить соседей моей покойной бабушки. Мне смутно помнилось, что на том же этаже, где была наша с бабушкой квартира, жила какая-то её близкая подруга. Оказалось, это и в самом деле было так.

Бабушкина подруга была дома. Я представилась, и меня приняли с распростёртыми объятиями. Когда немного улеглись эмоции, я прямо спросила старушку, может ли она мне рассказать что-нибудь о моем финансовом положении. Дескать, меня замучили угрызения совести, что я сижу на шее бедной пожилой женщины. И тут выяснилось, что и неизвестный мне пан Райчик, и давно знакомая пани Крыся говорили истинную правду. Бабушка оставила «тётке», своей сестре, очень солидную сумму на моё содержание, и мне же завещала свою квартиру, которую подлая тётка сразу же по смерти сестры продала за бешеные деньги. Мы подсчитали с бабушкиной подругой: денег даже при теперешних ценах хватило бы на двадцать лет не только безбедной, а прямо-таки роскошной жизни. А ведь десять лет назад все было намного дешевле… Деньги огромные, ну да бог с ними, с деньгами. Больше всего жаль мне было квартиры. Это была квартира моих погибших родителей, и я являлась полноправной наследницей.

Я, а не тётка! Какое право она имела её продавать?

Ну пусть бы сдала в аренду, пусть бы пользовалась деньгами. Зато теперь, когда я выросла, у меня был бы свой угол. А так — куда мне деваться?

После всех этих открытий я стала совсем другой.

Взбунтовалась и уже не во всем слушалась тётку.

Например, настояла на том, что буду дополнительно брать уроки рисования. Наша учительница по рисованию обнаружила у меня способности и всячески поощряла мою тягу к учению. А я отдавала себе отчёт в том, что самостоятельная жизнь потребует больших расходов, и решила зарабатывать рекламой. Мне поручали работу, так как я согласна была на любую плату. Вот я и врала тётке, что остаюсь в школе на дополнительные занятия по рисованию, а сама за это время делала платную халтуру. Не очень много успевала я сделать за эти с трудом выкроенные два часа, но и этого было достаточно. Впервые в жизни у меня появились собственные деньги.

А после окончания школы и получения аттестата зрелости произошло чудо. Та самая учительница рисования, с которой мы очень подружились, уезжала на работу по контракту в Соединённые Штаты года на два и оставила мне свою однокомнатную квартирку! Должен же кто-то поливать её цветочки — так она мне сказала, не слушая моих благодарностей.

Трудно было поверить в такое счастье! Теперь я могла расстаться с тёткой, у меня появился свой угол, пусть и временный. Я не стала спрашивать разрешения тётки, просто сказала, что уезжаю от неё — и все. Я совершеннолетняя, мне уже восемнадцать.

Все мои вещи поместились в маленьком чемоданчике. Я поступила на первый курс Академии изобразительных искусств. Мне, как сироте, полагалась стипендия, так что жить было на что. Первое время я постоянно пребывала в состоянии какой-то эйфории.

Целыми часами слонялась по улицам города, наслаждаясь свободой, посещала музеи и выставки. Обрезала косы. Ела, что хотела, делала, что нравилось, жила в чистой комнате, с настежь распахнутыми окнами.

У меня всегда горел яркий свет (тётка признавала только лампочки в двадцать пять ватт).

Я бы с радостью порвала с тёткой все связи, навсегда рассталась с ней, но у неё нашёлся способ обуздать меня.

…Это случилось ещё тогда, когда мы жили вместе. Тётка снова поссорилась с пани Крысей, и тогда та решила вывести её на чистую воду. Пани Крыся силой ворвалась ко мне в спальню, где я, как и положено, сидела, когда в доме были гости. Тётка пыталась помешать ей встретиться со мной, но пани Крыся была помоложе тётки и посильнее её, и последней не осталось ничего другого, как, стиснув зубы, остаться в кухне. А пани Кристина с искренним удовлетворением громко довела до моего сведения, что все ценное в этом доме принадлежит мне и только мне! Ибо раньше принадлежало моим погибшим родителям. Серебряные подсвечники, столовое серебро, старинный мейсенский фарфор, картина Хелмонского на стене, старинный комодик, яшмовые часы, драгоценности, о наличии которых я ничего не знала.