Дело прошлое - [2]

— Ну, что ж, с грозой, конечно, шутки плохи, хоть до кого доведись, располагайтесь, ребята, отдыхайте…

Жена быстренько подсуетилась, супу с мясом налила, второе — тоже с мясом, чаёк заварила, к нему — печенюшки. Ну, и поллитру, которую правоверные давеча не велели даже открывать. В общем, что в доме было — то и на стол. «Яичек, — шепчет, — ещё набью с салом, если не прохватит».

А гости скоромное не едят. Глаза, подмечаю, заблестели при виде мяса да выпивки, но — боятся.

— Нам бы, — тоскливо так пояснил один, — калачей да квасу.

— Чего нет, того нет, — отвечаю, — да вы не бойтесь, ребята, никто ведь не узнает.

— Бог всё видит… — вздыхают пернатые.

— А вот у меня в армии помкомвзвод был такой вредный, просто — сохрани и помилуй, но и то в положение входил. Делал скидку, если причина уважительная, — привожу подходящий случаю пример.

— Со стихией боролись, чуть не пропали, можно сказать… — подсказывает моя.

Подействовало, похоже. Вот что значит своевременный пример из жизни. Переглянулись гости со значением да и принялись восстанавливать силы. Притом бойко так! Выпили — опьянели с непривычки — псалмы давай петь. На то ж она и водка. Тоску нагнали — хоть вешайся.

— Других, что ли, песен не знаете, ребята?

Беру гитару:

— «Возвращаюся с работы, рашпиль ставлю у стены…»

А жена мне локтем — в бок. Да со всей силы. Я аж икнул.

— Ты чего?! Больно же! — Но сам уж сообразил: действительно, перебор, пожалуй. — Нет, лучше я вам стишок собственного сочинения прочту. И как бы — про вас:

Пролетали в небе ангелы —

пух роняли в колыбель.

Брали воду в тёплом Ганге ли,

во студёной Колыме ль.

Обращались в тучи-облаки

и порою по весне

приходили в странном облике

наяву или во сне.

И на ангельском наречии

речи страстные вели.

Но ответить было нечего

обитателю Земли.

Он — ни «бе» ни «ме» по-ангельски,

лишь по фене «бе» и «ме».

Он Вараввою Котангенсом

коронован в Бугульме.

Покивали вроде как понимающе-сочувственно, однако от комментариев воздержались. И я поостерёгся спрашивать.

— Неправильно живёшь, Африкан, — говорит вдруг один плюгавенький, — Бога забыл, грешишь много. Гореть тебе в геенне огненной!

Пугает то есть. В моём же доме. Ага. Ну, известное дело, выпивши. И у меня в мыслях нет, чтобы «в занозу лезть». Так только — для поддержания легкой мировоззренческой дискуссии.

— «Геенна, геенна»… Давно меня эта мысль занимает: «Почему все адовы муки, в сущности, — телесные муки. Тогда как душа — нематериальна. Что ей — геенна-то?»… Да и атеист я, вообще-то… Так что не по вашему, товарищ, департаменту прохожу…

Разумеется, у плюгавенького было, что возразить. Но только он рот раскрыл — на него другие члены стаи зашикали, чего, мол, ты, офонарел, что ли, человек тебя в дом пустил, обогрел, накормил, приветил…

Жена постелила ангелам на полу, а они не ложатся. «Не можем — говорят — лежа спать, крылья помнутся. Нам бы насестик какой-нито». Пришлось вести постояльцев в сарай, где когда-то куры жили, да разве куриная жердочка их выдержит. Хоть и ангелы, а ничего, крепкие. Пришлось целое бревно прилаживать. Пока возился, спать осталось совсем ничего…

Утром чуть свет и улетели. Натощак. Только воды с полведра выпили. И ведь дом, уж не говоря про курятник, в пуху. У них, видать, как раз период линьки был. Поэтому и гроза так потрепала — когда линька идёт, аэродинамика ухудшается, конечно.

И я опять после гостей всё пылесосю да вытряхиваю, а жена причитает на полную громкость своё излюбленное:

— Это не дом, это какой-то проходной двор!

Между тем соседи завидуют нам лютой завистью. Ещё бы! У них кто-нибудь в Африку на два года уедет по контракту советы реакционному режиму давать, так они все два года важные ходят, будто сами эти советы дают. У них если какой-нибудь родственник — седьмая вода на киселе — в столице референтом служит, так к ним на бритой козе не подъедешь.

Зато у нас друзья — по всей Вселенной. И подушки ангельским пухом набиты. И правоверные верблюжонка подарили, он у нас теперь заместо бультерьера живёт, кусать никого не кусает, но большой стал и до соседа напротив запросто доплёвывает…

И вот день никого, два никого — уже скучновато как-то. Но тут слух пронёсся — в лесу грузди пошли. Не было, не было и пошли. А гриб, это такой предмет, что сегодня навалом, а назавтра уже пропал весь, зачервивел. Так что подтверждения слуха ждать нельзя — надо самим его либо подтвердить, либо опровергнуть. Вот мы с утречка и — на мотоцикл да по заповедным нашим местам.

Хотя сами-то мы грузди — не очень. Редко так, в охотку. Потому как это ж не еда — закуска. А мы спиртное — ни-ни. В силу ряда причин. Зато если кто спиртное — может, тому солёный груздь — первейшее дело. Он, уж прости Господи, что иудею, что эллину. Вот и заготавливаем для гостей. Знаем, что успех гарантирован. Это ж не стишки самодельные. Гости закусывают да нахваливают, а нам-то какая радость!…

И вот едем мы по лесной, разбитой донельзя дороге, поглядываем уже, где б нам спешиться. А вдруг навстречу толпа мужиков оборванных, заросших, грязных — ни дать, ни взять, шайка дезертиров ещё с Отечественной войны! Я от страха — по газам и вперёд, ведь поймают — порвут на портянки, но и они — врассыпную. Тогда останавливаемся. Останавливаются и они, не все, но которые посмелей.