Дело полковника Петрова - [35]

Глава четырнадцатая

Теперь Служба безопасности внесла существенные изменения в мои отношения и условия связи с Нортом. Были приняты меры по повышению конспирации в работе, хотя и до этого не отмечалось явных проколов.

Отныне наши встречи с Нортом стали назначаться только на вечерние или ранние утренние часы. Для проведения встреч мы всегда выезжали за город, причем каждый ехал в своей автомашине, приняв самые серьезные меры по выявлению возможной слежки. Машины парковали в разных местах. Обычно я сидел в своей автомашине с погашенными огнями и незапертой дверью. Через одну или две минуты пешком, как будто из ниоткуда, подходил Норт и садился ко мне в машину.

Затем мы обычно уезжали в другое место за несколько миль. После того, как я парковал машину, мы пересаживались на заднее сидение, где и проводили беседу при свете специального электрического фонаря, который Норт всегда возил с собой. Свет его лампы был приглушен, однако при малейшем признаке движения мы гасили его совсем и сидели в полной темноте до тех пор, пока не исчезала причина беспокойства.

По окончании беседы, я отвозил Норта на первоначальное место встречи. Он покидал меня так же бесшумно, как и появлялся. Я никогда не знал и не пытался выяснить, где и как далеко он прятал свою автомашину.

Некоторые из тех мест, которые мы выбирали для наших встреч, подошли бы для произведений Эдгара По. Я вспоминаю моменты суеверного страха, возникавшего у нас в уединенных местах, где ветер вздыхал в деревьях, а неподалеку вырисовывались могильные плиты.

К этому времени я был вынужден прекратить мое сотрудничество с сиднейским симфоническим оркестром. Фактически я был оттуда уволен из-за соглашения между Австралийской радиовещательной комиссией и Союзом музыкантов о том, что среди музыкантов оркестра должно быть не больше десяти процентов лиц, родившихся за рубежом. Гражданство здесь не имело значения; речь шла просто о том, родились ли вы в Австралии или за её пределами.

Теперь, после прекращения занятий музыкой, у меня появилось больше свободного времени, и я стал чаще встречаться с Петровым, который, судя по всему, испытывал необходимость во мне все больше и больше. Мы много раз вместе обедали, и он неоднократно намекал, что мне следует обзавестись значительно большей квартирой. Очевидно, ему требовалось в Сиднее укромное место, которое он мог бы использовать в своих целях.

Однажды вечером Петров, вопреки своему прежнему совету, пригласил меня пойти с ним в Русский общественный клуб. По-видимому, у него была при этом какая-то цель, так как я уверен в искренности его прежних слов о том, что он предпочитает не посещать этого места. Пробыв в клубе недолго, мы отправились выпить на квартиру супругов Кларк на улице Макли. Это стало началом странного знакомства и первым из наших с Петровым впоследствии частых визитов в дом супругов Кларк.

После моей первой встречи с Кларками Петров немало рассказал мне о них. Мистер Кларк был старым коммунистом и имел хорошие связи в кругах высоких политических деятелей и государственных чиновников. По словам Петрова, "он лично знаком даже с государственными министрами". По другим высказываниям Петрова я понял, что Кларк был в дружественных отношениях с Пахомовым, который незадолго до этого возвратился в Советский Союз. Кларк занимался стоматологической практикой в Сиднее и, по-видимому, довольно много путешествовал по миру. Он оставлял впечатление процветающего человека и похвалялся тем, что в качестве тайного "красного" агента вступил в члены Либеральной партии, что, якобы, открыло ему вход в высокие политические круги.

Я никогда не выяснял, правда это или нет, но Петров воспринимал его бахвальство всерьез и, по крайней мере, на этой стадии считал, что он может быть полезен. Если Кларк и не был "красным" агентом, то он вел себя явно в расчете на то, чтобы создать о себе такое впечатление. Поступая таким образом, он мог нанести вред своим связям из числа политических деятелей.

Отношения с ним развивались, и в ноябре 1952 года Петров пригласил супругов Кларк на прием в советское посольство в Канберре по случаю советского государственного праздника, попросив меня привезти их туда.

Торжество состоялось в здании посольства, что дало мне возможность составить впечатление о его внутренней обстановке и освоиться в ней.

Сама церемония стоит того, чтобы остановиться на ней особо, так как она отличалась от принятой у нас на праздниках такого рода. Когда супруги Кларк и я вошли в вестибюль, мы встретили сцену с восковыми фигурами. Сотрудники посольства и их жены неподвижно и чопорно стояли вдоль стены в порядке старшинства и с таким видом, будто им предстоял некий торжественный ритуал, для участия в котором им нужно было собрать все свои силы.

Петров стоял отдельно в стороне с таким же церемонным и чопорным видом и представлял гостей в манере, которая соответствовала церемонности и чопорности общей атмосферы. Каждый гость в его сопровождении шел вдоль ряда дипломатов и пожимал руки с таким видом, как будто ему приходится обмениваться рукопожатиями со статуей. Когда это тяжелое испытание закончилось, нас провели в следующее помещение, которое было значительно больше, и где группы людей уже выпивали и закусывали.