Дело опасной вдовы - [40]

Хотя признание биржевика передано его поверенным полиции в секрете, никто не сомневается, что в скором времени полиция сделает публичное заявление. Пока что, однако, Уоршер и Уивер отказываются с кем бы то ни было обсуждать вопрос об этом заявлении, хотя они и признали, что это заявление было подготовлено в их конторе и передано федеральным властям. Поверенные отказались сообщить о местонахождении своего клиента, но одному из репортеров удалось напасть на след Фрэнка Оксмана, который и признал при встрече с репортером, что он сообщил полиции некоторые факты, которые послужат обвинением в убийстве его жены. Видимо, под влиянием сильного волнения он сообщил, что уже несколько недель назад они с женой расстались. Однако, их общая любовь к единственному ребенку помешала им немедленно расторгнуть брак. Взволнованно меряя шагами пол Номера в одном из загородных отелей, Фрэнк Оксман поведал нашему репортеру драматическую историю, равную которой бесполезно искать в анналах судебной хроники. «Мы с женой, — заявил он, — разошлись уже несколько недель тому назад. Мне неизвестно, начала ли она оформление развода, но, вероятно, начала. Я хотел, чтобы первый шаг сделала она сама. Потом я вдруг совершенно случайно узнал, что она не только лишилась всех своих наличных средств, но еще и выдала долговые расписки двум игрокам-компаньонам. Разумеется, мне было известно, что она постоянно ездит в Эпоснадо и Рено, я знал, что она обожает игру, но всегда полагал, что она это делает из жажды развлечения. Мне и в голову не приходило, что она способна поставить на карту свое будущее, ровно как и будущее нашего ребенка, забывая все на свете за игорным столом. Сразу же, как только мне стало известно об этом, я безуспешно пытался связаться с женой. В тот день игроки дважды предупреждали меня, что если до полуночи я не выкуплю эти расписки, то они будут предоставлены в распоряжение судебного исполнителя с тем, чтобы их оплатили законным путем. У меня не было никаких причин погашать карточные долги жены, но я не хотел, чтобы имя моей дочери получило огласку, а ведь это было неизбежно, если бы начался процесс. Поэтому я собрал нужную сумму наличными и отправился с этими деньгами на судно. У меня было как раз семь с половиной тысяч долларов. Не могу точно сказать время, когда я поднялся на борт судна, но уже наступила ночь. Я попросил служителя проводить меня в контору игроков, но он мне указал на Г-образный коридор, который вел в приемную, велел мне постучать в тяжелую деревянную дверь. Я так и сделал. В двери открылся глазок и чей-то голос спросил, что мне надо. В тот момент я не знал, что это мистер Гриб, так как раньше никогда не встречался с ним. Я назвался, он сказал, что он — Гриб, и впустил меня. Держался он любезно, но очень по-деловому. Он объяснил мне, что моя жена выдала расписки, заверив, что они будут выкуплены в течение сорока восьми часов. С тех пор прошло гораздо больше времени, и ему, Грибу, не нравится, когда его оставляют в дураках. Поэтому, сказал он, если долговые расписки не будут выкуплены немедленно, то он решил передать дело в суд. Я ему сказал, что ни один суд не станет рассматривать расписки, выданные за карточным столом. На это он мне ответил, что в любом случае гласность неизбежна, а это именно и есть его главное оружие, так как он понимает, что я скорее соглашусь выкупить расписки, чем терпеть позор гласности. Он понимал, что мне придется уплатить. Я уплатил ему семь с половиной тысяч долларов наличными и взамен получил три долговых расписки, написанные рукой моей жены. Разумеется, я предполагал позднее получить эту сумму с моей жены. У меня вполне солидное предприятие, но я не богат, мои доходы ничтожны по сравнению с тем богатством, которое должна через несколько месяцев получить моя жена. Я только хотел избавить нашего ребенка от позора гласности, но я не собирался оплачивать карточные долги моей супруги. Я положил расписки в жилетный карман и покинул судно, ответив отказом на любезное приглашение мистера Гриба осмотреть судно. Выйдя из кабинета, я правда, зашел сначала в бар, чтобы немного выпить, а потом в ресторан, где съел пару сэндвичей. Я уже собирался покинуть судно, как вдруг вспомнил, что не получил от Гриба никакого письменного подтверждения, что это именно те расписки, о которых все время шла речь. А при таких отношениях с моей женой оно могло мне понадобиться, ведь мне еще предстоял расчет с ней. Я вернулся в Г-образный коридор, который вел к двери кабинета, и с минуту помедлил перед дверью Г риба, доставая из жилетного кармана расписки. Потом толкнул дверь и вошел. Я сразу же заметил, что дверь, ведущая в сам кабинет, широко распахнута. Это меня очень удивило, потому что мистер Гриб объяснил мне, что она всегда заперта и закрыта на задвижки, поскольку им приходится иметь в кабинете значительные суммы денег. Я на цыпочках пересек приемную, боясь, что, может быть, нарушаю какое-нибудь деловое совещание. То, что я увидел, буквально лишило меня дара речи. В кабинете стояла моя жена, держа в правой руке пистолет. Гриб полулежал, распростершись на письменном столе, уронив на него голову и плечи. В левом виске у него зияло огромное отверстие, из раны струилась кровь. С минуту я стоял в полной растерянности. Я боялся, что жена обратит оружие против меня. Поэтому я осторожно вышел обратно в приемную и быстро прошел по коридору, надеясь подождать выхода Сильвии и спросить ее, зачем она это сделала. Я хотел потребовать, чтобы она отдалась в руки полиции. То, что я увидел, потрясло меня до глубины души. Когда я стоял у двери, ведущей в коридор, в дальнем конце прохода показалась высокая атлетически сложенная фигура. Сначала я не узнал мужчину, но потом понял, что это Перри Мейсон, знаменитый адвокат. Мне его однажды показывали на каком-то банкете, а таких, как он, обычно не забывают. Я понял, что он непременно увидит ту же сцену, которая меня поразила, но, тем не менее, я обрадовался возможности переложить все на плечи адвоката. Я тот час же вышел на палубу и сел в моторку. По дороге в город я только и думал о том, что мои показания в суде против жены не будут приняты во внимание в соответствии с законом. С другой стороны, если бы я попытался скрыть, что видел, меня могут посчитать соучастником убийства. И потому я решил повидаться с адвокатом. Единственный адвокат, которому я полностью доверяю, является мистер Уоршем, фирма «Уоршем и Уивер». Мистер Уоршем всегда ведет все мои дела, связанные с законом, он хорошо знает меня и Сильвию. Я попытался связаться с ним по телефону, но сумел поговорить с ним только сегодня утром. Я рассказал ему все, что видел, и он настоял на том, чтобы я сделал письменное заявление, предназначенное для полицейских властей. Так я и сделал. Мне неизвестно, что произошло после того, как Перри Мейсон вошел в приемную, но я твердо знаю, что когда он шел по коридору к кабинету, моя жена была еще там. С тех пор я не видел ни своей жены, ни Перри Мейсона. Не видел, чтобы они вышли из кабинета. Но я и не дожидался этого. Я сразу же пошел на палубу и постоял там несколько минут, пытаясь прийти в себя. Сколько времени я там пробыл, затрудняюсь сказать. Я был слишком взволнован, чтобы смотреть на часы».