Дело огня - [34]

Он встал, вышел на энгаву, чуть раздвинул двери соседней комнаты и заглянул внутрь. Тэнкэн и девица лежали, сдвинув изголовья, но не соприкасаясь телами. Прислушавшись, Кэйноскэ понял, что Аои спит. В соседней комнате кто-то занимался своей девицей: он сопел, она ритмично охала. Из-за этих звуков Кэйноскэ чуть не пропустил на дорожке шаги возвращающейся Хацугику.

Он бесшумно раздвинул сёдзи и шагнул в комнату. Тут же сообразил, что Хацугику может войти сюда в поисках — и, пройдя комнату насквозь, вышел в задний коридор, темный и затхлый.

— Да куда же он делся? — проворчала Хацугику, заглянув в соседнюю комнату. — Аои! Эй, Аои!

Но девушка спала.

— Ну и пес с ним, — в сердцах проворчала Хацугику, задвигая сёдзи.

* * *

Асахина Тэнкэн пьянел быстро, напивался до встречи с Рёмой часто — топил в сакэ живущую в груди тоску — но привычки к пьянству не приобрел: главным образом оттого, что не водилось денег и выпить вволю получалось только когда угощали…

Тоска, встретившись с Рёмой, испугалась и забилась куда-то глубоко, в самый мрачный уголок сердца. И носу оттуда не казала. Асахина полным трезвенником не стал, конечно (Рёма и сам-то был не дурак опрокинуть кувшинчик-другой, и для друзей не жалел) — но теперь он пил не мрачно и до бесчувствия, а просто чтоб стало хорошо и весело.

А вот теперь тоска вернулась, и Асахина от безнадеги надрался, как надирался прежде в Эдо, в компании Ёсиды Тосимаро, ныне гниющего в безымянной могиле на храмовом кладбище для нищих и казненных преступников. И компания, в которой он надрался сейчас, была куда хуже той, эдоской. По правде говоря, пришедшие развлекать их «торговки водой», были единственными, с кем Тэнкэн не стыдился находиться рядом.

Разных негодяев он повидал за свою короткую жизнь. Просто даже удивительно, сколько всякой мрази встретилось за два года, что прожил он вне дома. Но если бы осенила его хоть раз дикая мысль расставить эту мразь по ранжиру, расписать по табели, как расписаны самураи или девицы в веселых кварталах, то место в самом низу заняли бы простые бесхитростные бандиты, которые всего-то и делают, что режут людям глотки в темных переулках — вроде вот этого господина Сида. А вот господину Ато нашлось бы место ближе к верхней ступени. Где-то рядом с чиновниками, разглагольствующими о долге и человечности перед тем, как росчерком кисти обречь на голодную смерть целые деревни. Рядом с купцами, отдающими золото в храм, чтоб покрыть статую Будды и запирающими амбары, пока цены на рис не взлетят до небес, а люди не будут готовы закладывать одежду и продавать дочерей. Со священниками, принимающими это золото. С самураями, что тонкой кистью пишут на веере стихи о луне, а потом походя проверяют остроту меча на подметальщике-эта…

А вот господин Аоки поставил бы Тэнкэна в затруднение. Потому что самого его юноша ни в чем упрекнуть не мог бы — но в то, что ему служат такие, как Ато и Сида, а сам дайнагон невинен, как овечка, при всей своей юности Асахина бы уже не поверил.

Ато в первый же день рассказал, что храм Сэймэя и весь квартал он со своими людьми разрушил, чтобы уберечь городской особняк господина Аоки. Так, на всякий случай. И даже не понял, почему округлились глаза собеседника: для него люди, мешающие дайнагону, переставали существовать раньше, чем умирали их тела. Они могли вообще не умирать, а убраться, как сделали жители соседних домов. Ато не видел разницы.

Разговор с дайнагоном расставил все по своим местам. С этими людьми нечего делать вместе, с ними нельзя даже находиться рядом — но дайнагон обещал переправить его в Тёсю, а потом не терпящим возражений тоном велел идти и веселиться.

Тэнкэн пошел и напился.

Сквозь пьяную дремоту он чувствовал, как его куда-то волокут, но опасность еще не билась в ребра изнутри — от женщин Тэнкэн не ждал ничего худого, во всяком случае, от этих.

Опасность проклюнулась и расправила крылышки, когда погас светильник. Просыпайся! — кричало что-то живущее внутри, как раз там, где шея переходит в голову. Просыпайся, если не хочешь, чтоб голова и шея оказались в разводе!

Асахина проснулся. Рядом, слева, кто-то был. Аои была рядом справа, юноша чувствовал близость ее тонкого, птичьего тельца — поэтому он без колебаний протянул влево руку, схватил то, что оказалось воротником косодэ и резко рванул на себя, одновременно вскидывая голову. Тэнкэн не любил этот удар, потом очень болела голова, — но ничего тверже собственного лба поблизости не было.

Удар пришелся в зубы, и противник принял его молча, без крика. Так же молча ответил. Вскрикнула Аои, проснувшись — а двое юношей (по челке, которую один раз удалось ухватить пальцами, Тэнкэн понял, что перед ним ровесник) в полном молчании катались по полу, вцепившись друг другу в горло.

Неизвестно, кто бы одержал победу в драке, но тут Аои разбудила Ато и Сиду, и те, вдвоем навалившись, придушили и скрутили нападавшего поясами.

— Кто это? — спросил Ато. — Зачем он напал?

— Не знаю, — удивленный Асахина ощупал лицо пойманного, но черты ему ничего не говорили.

— Здесь беседовать неудобно, — в голосе Ато слышалась улыбка. — Тэнкэн, дай свое хаори. Аои, оставайся с ним. Жди. И помни: ты ничего не видела, ничего не слышала. Ясно?