Дело огня - [33]

Кто-то тихо поскребся в сёдзи. Хацугику споро подобралась к двери.

— Кто там?

— Аои, — отозвались оттуда. Хацугику приоткрыла дверь и выскользнула на энгаву.

— Ну, как у тебя? — спросила она?

— Он уснул, — по голосу Кэйноскэ узнал девицу, сидевшую с Тэнкэном, и весь подобрался.

— Так быстро? — удивилась Хацугику.

— Сама удивляюсь. Вроде и пил немного, и держался хорошо… странные вещи только рассказывал…

— Какие? — полюбопытствовала Хацугику.

— Про богов. Про Идзанами[65].

— Что про Идзанами?

По голосу Аои Кэйноскэ понял, что девица улыбается.

— Говорил, что когда был еще ребенком, хотел спуститься в подземное царство, убить богов грома, спасти Идзанами и жениться на ней.

— Намайда, — Хацугику фыркнула. — Что за день сегодня! Мне мужеложец достался, тебе сумасшедший.

— Он не сумасшедший, он просто… устал очень, — Аои вздохнула. — Сказал, ничего не хочет, только спать. А жаль, такой хорошенький. Он даже красивей, чем Дайити.

— Не может быть! Ты видела, как Дайити танцует куртизанку в «Луне первой встречи»? Он так играет куртизанку, что даже я бы ее захотела. Вот что я тебе скажу: мой сегодняшний, мужеложец такой красавчик, что луна бы постыдилась — но и он не красивей Дайити.

— Не поверю, пока не увижу.

— Ну, посмотри — только осторожней, не разбуди его.

Кэйноскэ быстро сглотнул и начал сонно сопеть. Он с детства научился притворяться спящим: не сглатывать и шумно дышать.

Сквозь веки он различил, как над ним опускается светильник.

— Да, он и вправду хорошенький, — шепотом согласилась Аои. — Но мой все равно красивей.

— Ну, ты меня раззадорила, — Хацугику поднялась. — Покажи мне своего!

Кэйноскэ вздохнул с облегчением, рассчитывая, что девицы наконец уйдут — но не тут-то было: оказывается, Тэнкэн лежал прямо в соседней комнате, и Аои всего лишь сдвинула сёдзи.

Теперь обе девки склонились над Тэнкэном.

— Хм, трудно сказать, кто из них красивей, — прошептала через некоторое время Хацугику. — Давай положим их рядом и рассмотрим получше.

Послышался звук футона, сдвигаемого по полу вместе с лежащим на нем телом. Кэйноскэ чуть напрягся: казалось, сама судьба помогает в его мести. Плотная ткань футона коснулась его руки, он услышал близкое тяжелое дыхание и смрад перегара. Тэнкэн, в отличие от него, был и вправду мертвецки пьян.

Некоторое время девицы молчали, внимательно рассматривая «пленников».

— У твоего подбородок тяжеловат, — сказала наконец Хацугику.

— А у твоего на полпути сдался и раздумал расти дальше, — парировала Аои.

— Зато у моего красивая челочка. А твой обкорнался как я не знаю кто.

— Волосы не считаются. Мы же спорим о лице. А волосы он обрезал, потому что они обгорели на пожаре.

— Ага, и брови у него обгорели. И уши торчком.

— Торчащие ушки — признак хорошего любовника.

— Да-да, вижу я, как хорош твой любовник. Пьян как бревно.

— Ну, он хоть протрезвеет к утру. А твой так и останется мужеложцем. И Дайити твой, кстати, тоже мужеложец.

— Дайити делает это с мужчинами только ради денег. Влюблен он в О-Цуру из Гиона, я точно знаю.

— А ты видела его без грима? У него прыщи!

— Прыщи проходят!

— А волосы отрастают! И брови!

— А еще он худой, и глаза у него впалые.

— Зато какие красивые! Вот честное слово, если бы ты видела его, когда он не спит, ты бы сразу признала, что он красивей.

Хацугику, видимо, хотела что-то возразить, но решила не затевать ссору.

— Давай признаем их равными, — сказала она. — И все равно Дайити красивей обоих.

Кэйноскэ почему-то ощутил обиду. Когда его сравнили с самым юным и многообещающим оннагата Столицы, обидно не было: он и не собирался состязаться в красоте с актерами. Но сравнение с Тэнкэном, да еще и признание того, что Тэнкэн ему равен, отчего-то задело.

— Эх, что нам толку теперь с этой красоты, — вздохнула Аои. — Разве только вот так рядком положить и любоваться.

— По мне, так оставить бы их вдвоем, — желчно сказала Хацугику. — Маслица вот разве что принести. Чтобы утром хоть один ушел довольным.

Девица Аои прыснула, а Кэйноскэ было совсем не смешно. Он вновь ощутил, как кровь приливает к лицу. И не только к лицу. Воображение нарисовало картину: он делает это с Тэнкэном — и, выхватив нож, вонзает врагу в живот… Сердце бешено забилось, подскочив к самому горлу, а разрядка была такой бурной и острой, что Кэйноскэ не смог сдержать стона.

— Ох, как бы не проснулся, — Хацугику быстро понизила голос. — Шутки шутками, а мне заплатили за то, чтобы отвратить его от мужиков. Если кто придет на шум и увидит здесь второго парня — мы же оправдаться не сможем. Давай, понесли его обратно.

Снова зашелестел футон, влекомый по полу. Потом с тихим стуком сдвинулась перегородка.

— Я попробую поспать, — сказала Аои.

— Спокойной ночи. Я прогуляюсь в отхожее место, да, пожалуй, тоже вздремну до утра.

Оставшись один, Кэйноскэ рывком сел, растирая грудь. Такого с ним прежде никогда не случалось. Он никогда не хотел мужчину как мужчина, никогда не соединял в мыслях любовь и убийство, и самое главное — никогда не ощущал влечения к тому, кого ненавидел.

А Тэнкэна он продолжал ненавидеть. Даже сильней, чем час назад. До судороги, до помутнения в глазах.