Дело огня - [10]

не посмеют держать Такасуги в темнице!

— А вы допускаете хотя бы мысль о том, что Государя вам похитить не удастся? — юноша не видел лица господина Кацуры, но тот явно задрал брови на такую высоту, на какой их даже гэйко не рисуют. — И в конце концов, друг мой… ну, я не буду говорить вам о Синсэнгуми и об отряде Сайго[41], не буду напоминать, что господин Хитоцубаси Кэйки[42] тоже легко не дастся… вы это и сами знаете, в конце концов. Давайте помечтаем, так и быть. Давайте представим, что все пошло хорошо, сёгунская собака Мацудайра и свиноед Хитоцубаси убиты, город пылает, сёгун трепещет, государь пишет под вашу диктовку высочайший указ об изгнании варваров… а дальше что? Вы об этом задумывались хоть на миг? Хотите выгнать варваров из страны — выгоните их хотя бы из Симоносэки[43]! Что вам мешает? Вы ругаете каро, ругаете Мори — попробуйте засыпать отборной бранью варварские железные корабли. Вдруг поможет.

— Вы смеетесь! — гость вскинул голову. — Неужели вы думаете, что мы сами не понимаем, как безнадежно наше дело? Но кто-то должен биться и за безнадежное дело. У нас нет такого оружия, как у варваров, и вряд ли оно у нас будет. Но если мы, самураи разных княжеств, позабудем клановые распри и ударим на врага все вместе, даже если мы все вместе при этом погибнем — люди увидят, что наши помыслы чисты, и что безумие в мире, где нет справедливости — само по себе справедливость!

— Ярэ-ярэ… — пробормотал господин Кацура. — Помните, что писал великий Сомбу? Зная себя, зная врага — одержишь сто побед из ста, зная себя и не зная врага — победишь в половине случаев, не зная себя и не зная врага, всегда будешь терпеть поражение. Вот я тут на досуге решил немного изучить врага, а для этой цели — заняться их языком. Знаете, что показалось мне примечательным? В их языке слова «справедливо» и «своевременно» звучат и пишутся одинаково. Понимаете, в этом что-то есть. Справедливость должна быть своевременной и уместной, иначе кому она нужна.

Господин Кацура повернулся к Тэнкэну и бегло улыбнулся.

— Взгляд, конечно, очень варварский, — добавил он. — Но в чем-то верный.

«Господин Минору» тоже посмотрел на Тэнкэна.

— Тэнкэн, — сказал он. — А что скажешь ты?

— Брат моей матери погиб в тюрьме, — сказал юноша. — За то, что оказался причастен к убийству Ии Наоскэ[44].

— Он совершил великое дело, — ободряюще улыбнулся гость.

— Да, и все увидели, что его помыслы чисты… наверное, — юноша говорил ровным и спокойным голосом. — Но это никого не тронуло. Утром люди просто шли на рынок и смотрели на его голову, выставленную у моста.

— Так Кацура-сэнсэй убедил тебя в своей правоте?

— Нет, меня убедил Сакамото-сэнсэй.

Кацура засмеялся.

— А кстати, друг мой, что вы делали вчера в театре Минамидза?

— Вы меня там видели?

— Нет, вас там видел Хидзиката. Вот, в частности, почему меня не тянет иметь с вами дело: вы позабыли про всякую осторожность. Чего от вас хотел человек дайнагона Аоки?

— Чушь какая-то, — Ёсида поморщился. — Просил подождать: его господин-де желает провести какой-то ритуал, который обеспечит нам полный успех…

— Что за ритуал?

— Откуда мне знать. Аоки суеверен, как старая баба. Вы знаете, что он до сих пор соблюдает запрет на направление? Живот надорвать можно, глядя, как он кружит по городу, пробираясь на соседнюю улицу через три квартала!

— Государь тоже соблюдает священные запреты, — заметил Кацура как бы между прочим.

— Государь — иное дело. Он — воплощение священных обычаев нашей страны.

— Но вы пользуетесь деньгами Аоки.

— Дураку от них все равно мало пользы. А нам нужно оружие, Кацура. Нам нужны люди…

— И гэйко, которых можно поднимать на одной руке к потолку, посадив на гобан, — как бы в сторону сказал Кацура.

— Вы это о чем?

— Я о том, что в Гионе и Понтотё слухи распространяются со скоростью пожара. Миябэ еще и заставу не прошел, а я уже знал, что он в городе. И люди Сацума и Айдзу об этом тоже знают, будьте покойны.

Гость холодно улыбнулся.

— Каждый день к нам присоединяются десятки людей. Потом счет пойдет на сотни. И когда мы выступим — мы вспомним каждого. И того, кто был с нами и того, кто отказался.

— Вы меня на всякий случай запишите, чтоб не забыть, — Кацура притворно зевнул. — Прошу прощения.

Гость поднялся рывком.

— Прощайте, господин Кидо. Если все же передумаете, найдите нас…

— В заведении Икэды, знаю. Как ещё не знает Кондо — сам удивляюсь.

* * *

— В заведении Икэды постоянно толкутся ронины, и, судя по говору, добрая половина их из Тоса, и значительная часть — из Тёсю, — Ямадзаки свернул донесение своего человека, который, прикидываясь пьянчужкой-попрошайкой, уже вторые сутки отирался у вышеназванной харчевни.

— А не замечен ли среди них… — Сайто вчитался в потрепанные желтые листки. — Вот же каракули… молодой человек лет этак семнадцати с виду, рост — пять сяку, лицом чист, борода не растет, особых примет не имеет, превосходный боец…

Все присутствующие посмотрели на Окиту.

— Я туда не хожу, — улыбнулся командир первой десятки.

— Ты шутишь, что ли? — Ямадзаки покосился на Сайто, чуть склонив голову. — Да там половина… ну, не в пять сяку, но…