Дело о старинном портрете - [26]

Мне было неловко: незнакомец обнимал меня, называл по имени, на «ты»…

— Простите, мсье Плювинье. — Я попыталась высвободиться из его объятий, но мне это не удалось. Мужчина держал меня крепко и не отпускал. — Вряд ли вы сможете мне помочь. Я ищу одного художника, но, к сожалению, тут его нет.

— Кто он? Опишите мне его. Я знаком со многими художниками Парижа.

— Приятно было познакомиться. — Я резко оторвала его руки от своей талии. — Поговорим в следующий раз, а сейчас прощайте.

— Брось дурачиться, Полин. Ты, кажется, не поняла, где находишься. Пришла в такое место без провожатого и, наверное, хочешь, чтобы тебя уволок первый попавшийся клошар, которому ты приглянешься?

— А чем вы отличаетесь от него? Что вы в меня вцепились?!

Плювинье словно опомнился и разжал руки.

— Я хочу тебе помочь, глупая, — широко улыбнулся он. — С первого взгляда видно, что ты не парижанка, забрела сюда в нелепой прошлогодней шляпке. Куда тебя занесло? Ты бы попала в мерзкую историю, если бы не я. Вон посмотри, тот забулдыга явно имеет на тебя виды.

А я-то считала, что выгляжу сногсшибательно… Но не об этом следовало сейчас думать.

В словах Плювинье был резон. Поэтому я подавила неприязнь и решилась с ним поговорить.

— Откуда ты приехала? — спросил репортер.

— Из России.

— О-ля-ля!.. Это очень далеко. «Бистро, бистро!», казаки, Сибирь, медведи. — Он выпалил банальности, которые обычно говорят иностранцы, узнав, что собеседник русский, но тут же спросил: — Ты пиво пьешь, Полин? Пойдем, я угощаю.

— Пожалуйста, мсье Плювинье, помогите мне найти художника и не задавайте больше глупых вопросов. Не хочу я вашего пива!

— Он тоже русский?

— Да, мы из одного города. У меня для него письмо.

Никакого письма у меня, конечно, не было, но должна же я была придумать хоть какой-то повод, заставивший меня прийти в это место.

— Хорошо, — согласился он, — давай подойдем вон к тому столу в центре. Я тебя познакомлю кое с кем.

Мы подошли к большому столу, за которым сидела компания молодых людей. К ножке одного из стульев был прислонен складной мольберт. Хмурый парень что-то чертил на салфетке, окуная палец в горчицу. На коленях у высокого верзилы с перебитым носом сидел карлик и сумрачно глядел на окружающих. Чернявый толстяк громко рассказывал собратьям высоким пронзительным голосом:

— Работал я вчера у Дюран-Рюэля на улице Лаффит, реставрировал этажерку орехового дерева. Заходит в галерею одна дама, важная донельзя, но сразу видно — провинциалка. Одета безвкусно, шляпа бархатная с птицами и перьями, в красном марселиновом платье. Пальцы унизаны массивными безвкусными перстнями. Видит, что я в блузе, запачкан краской, и думает, что я тут в приказчиках. Подзывает меня пальцем и спрашивает: «Скажи, милейший вот это — рококо?» — и тычет в кресло «разбитая герцогиня» 18. — «Нет, это барокко, очень интересный образец…» — «А вот это — тоже барокко? — перебивает она и показывает на стул „Версаль“ — „Нет, — отвечаю, — это как раз рококо“. — „Обосраться!“ — восклицает она.

Когда все отсмеялись, тот же толстяк, заметив нас, крикнул:

— Доминик, где тебе удалось отхватить такую красотку? Что-то я не встречал ее на Монмартре.

Второй подхватил:

— Оставьте его, мадемуазель, зачем он вам? Плювинье может лишь написать о вас заметку в паршивой газетенке, а я напишу ваш портрет и прославлю вашу красоту. Садитесь ко мне поближе!

— Ну, бесстыжий, — сказал мрачный высокий человек с карликом на коленях, — ты же ей нос на боку нарисуешь и груди одну под другой. Ее родная мать не узнает на твоем портрете!

— Точно! — не обиделся тот. — Я бесстыжий художник и ничуть этого не стесняюсь.

— Еще бы, у тебя же стыда нет.

— А знаете, что такое бесстыжий художник? — спросил толстяк, обводя всех взглядом. — Это художник, который прикинулся соблазнителем, привел к себе девушку, раздел, уложил и принялся писать с нее картину. Что поделаешь, если нет денег на натурщиц? Надо же как-то выходить из положения!

Все захохотали так, что на столе задрожали пивные кружки.

— Будет тебе, Гренье, — усмехнулся репортер. — Или у вас в Тулузе перевелись красивые девушки? Бери и рисуй сколько душе угодно. Может, тебе только парижанки по нраву? Так они любят худых мужчин, вроде меня.

Позвольте, я познакомлю вас, мадемуазель, — сказал Гренье. — Слева от меня знаменитый Андерс Тигенштет, швед, по прозвищу Хитроумный Улисс, ибо ему всегда удается уговорить хозяйку налить нам пива в долг. Он уже десять лет обещает написать ее портрет для украшения пивной, но каждый раз говорит, что через полгода та станет еще красивее и надо немного подождать. Рядом с ним Тампье. Он хоть и не утруждает себя пачканьем холста, но считается художником, и не простым, а гидропатом. Правда, никто не видел, чтобы он эту воду пил. Кроме пива, ничего в рот не берет. Ну, может, иногда вина. Вот этот дылда — Анкетен, великой души человек, искусный фехтовальщик и наездник, но мухи не обидит, не смотрите, что такой страшный. А на его коленях — Тулуз-Лотрек. Вам обязательно нужно увидеть его афиши танцовщиц из «Мулен Руж». Они словно живые, так и норовят поддеть пенсне зеваки кончиком туфли. А как вас зовут, прелестная незнакомка? У вас чудный цвет лица, такого не бывает у парижских лореток.