Дело о сорока разбойниках - [5]

В Асхабаде – шумном, ярком, в совершенно европейского образца городе, утопающем в прохладных садах, омываемом множеством арыков – узких канавок, идущих вдоль всех улиц по обеим сторонам обочин, но с грунтовыми дорогами, – они расстались, было у сарта одно важное дело: в горах Копетдага расцвела календула, которая хорошо помогала лечить болезни глаз. А здесь все трахомой мучились из-за обилия песка.

– Да хранит вас бог от коварного Юлбарса, – сказал табиб на прощание.

Было уже не первым случаем, когда Иван Несторович имя этого разбойника слышал. Верно, таков здешний обычай, аллегорически сравнивать этого басмача с самим дьяволом. Может, слов иных подобрать не могут на русском, может, какая легенда имеется на сей счет.

На асхабадском вокзале в вагон доктора ввалились несколько текинцев в дорогих халатах и в лохматых шапках, опущенных по самые черные бороды, с оружием за поясами – сабли, пистолеты, кинжалы. Верно, из отряда туркменской конной милиции, а, может, и купцы какие, кто их знает, – тут все туземцы, несмотря на солнце, шапки носили и при оружии были. Стало Иноземцеву не по себе от близости представителей огненно-горской породы, от их громогласных голосов и жаркой жестикуляции. Но текинцы тоже недурно изъяснялись по-русски, веселыми оказались попутчиками. Заметив испуганный взгляд русского доктора, пожурили, мол, мы ведь не с тигром на привези в вагон вошли, чего краска с лица сошла, мил господин?

– Нет, ни один смельчак на всей свет белый, кроме Юлбарс, кто мог бы настоящий королевский тигр подчинить своей воли, – многозначительно подняв палец, молвил один из них, озарив черное пятно бороды белоснежной восточной, несколько кровожадной улыбкой от одного до другого края папахи.

Тут Иноземцева любопытство и разобрало, страх мгновенно улетучился, и он аж вперед подался.

– Уже который день в пути, от самого Узун-Ада слышу это имя. Кто это такой – ваш Юлбарс?

– Ваш! – вскипел второй, хватаясь за кинжал, заставив Иноземцева вздрогнуть. – Почему сразу наш? Никакой он не наш!

– Остерегайтесь его, – сказал третий, загадочно сверкнув глазами. – Ночами по пустыне и от вагона к вагону не ходите, если случится поезду стоянка сделать.

– Возите с собой кинжаль, – добавил четвертый. – Но не вздумайте оказивать сопротивление, если повстречать случиться Юлбарса. А сразу себя – чик, по горлю, чтоби не мучиться.

Иван Несторович сначала побледнел, всерьез испугавшись, отпрянул, в спинку скамьи вжался, уже успев представить чуть ли не воочию грозную физиономию туземного разбойника, потом нашел в себе силы улыбнуться – господа джигиты, верно, шутить изволят?

– Что ти, какой шютка? Аллах Акбар! Место здесь страшний, нехороший – самый жюткий в песках Каракуми. Барсакельмес называется, что означает – попадешь, не вернешься. С самих незапамятних времен били здесь роскошние сади, оазиси, реки да озери, и обитали здесь барсакельмесские пери, которые красоту эту волшебними чарами создали. Но только караван какой пройдет мимо, сади и озери солончаками сменялись. Бросались люди на вода, так чудесно блестевший на солнце, а это не вода, это – сол, бежали к деревьям и виноградным лозам, а это мираш. И умирали.

– От горя, – добавил четвертый, с не меньшим вниманием, чем доктор, слушавший рассказ товарища и с театральным драматизмом кивающий, поддакивая каждому произнесенному слову.

– А потом прах этих несчастних смешивалься с песком, и оттого песка здесь так много, – поспешил вставить последнее слово самый словоохотливый текинец, в котором явно угадывалась поэтическая натура. Или им просто доставало немало удовольствия фраппировать европейских путешественников сказками о каракумах и кызылкумах и внутренне потешаться, глядючи, как те лицом бледнели и как испуганно расширялись их глаза.

– А что Юлбарс? – спросил Иван Несторович.

– Юлбарс – бандит, но очень лёвкий.

– Потому что ему сама барсакельмесская пери пособляет.

– И тигра он смог приручить благодаря ее чарам.

– Да, не благодаря ее чарам, – отмахнулся четвертый. – Силач Юлбарс, выше меня, говорят, на три голови, тигра своего одной рукой за загривок, что котенка таскает.

– Не-ет, – возразил первый, – сила его – в его учености, родом он из персидских шейхов, син одного правителя – белая кость. Говорят, знает тисячу языков и прочел тисячу книг.

Это все, что удалось выяснить от почтенных джигитов, возвращавшихся из Асхабада в Артык. На прощание и они пожелали доктору хорониться подальше от мифичного Юлбарса, даже кинжал жаловали взамен на стетоскоп, уж очень он диковинным им показался. Правда, без особого желания самого Иноземцева, но делать было нечего – текинцы возражений бы не потерпели.

После шумного и грязного Мерва и чудесных садов Байрам-Али – прекрасного оазиса, принадлежащего некогда чарджуйскому хану, Ахалтекинский оазис заканчивался, и вновь начинались сплошные пески. Ветер поднимал их в воздух, и казалось, что стоит непроходимый туман. Пустыня меняла очертания на глазах, словно бескрайний океан, волнуясь. Глядишь, здесь возвышается песчаный холм с редкой рябью, а там низина, усеянная верблюжьей колючкой, наполовину в песке утопленной, а через четверть часа нет холма, нет колючек, а стоит на месте холма сухой саксаул с обнаженными корнями. Песок съедал железнодорожную платформу, видно было, как рельсы то исчезали под желтым покрывалом, то чуть выглядывали из него.