Дело о сорока разбойниках - [28]

Докторам осталось только развести руками. Набедокурил, что ли? Или несчастье какое стряслось? Но больше Ивана Несторовича расспросами не мучили.

Визитации в больницах проводились с шести утра и до двенадцати дня, потом весь персонал дружно покидал амбулаторию и возвращался в русскую часть города, оставляя больных на попечение сторожа. Иноземцев, узнав о таком странном уставе, едва ль не рот раскрыл от изумления.

– Нет! Как я уйду? В первый же день! – воскликнул он, когда доктор Шифрон предложил ему место в коляске. А потом, осознав, что порывистостью своей в людях сомнения порождает на счет своей и без того таинственной персоны, отдернул полы кителя, откашлялся и, поблагодарив господина Шифрона, объяснил, что хочет ненадолго остаться и поработать с микроскопом.

– Быть может, мои скромные познания в микробиологии помогут пролить свет на проблему холеры.

И остался. Сам же собрал некоторые необходимые инструменты, большой флакон формалина, несколько свертков с хлором, остальное оставил у сторожа, наказав ему хорошо приглядывать, ибо микроскоп здесь был на весь золота, и отправился в паутину улиц, махаллей и площадей сартовского города.

Он надеялся отыскать в домах тех больных, которые не распознали в симптомах болезни холеры и остались выздоравливать дома или же которые враждебно были настроены и не видели смысла в излечении. Но не преуспел нисколечко. Тот словарный запас, что содержала его тетрадка, Иноземцев еще в Самарканде приступил к изучению местного наречия, был недостаточен, чтобы объяснить туземцам, чего он от них хочет. Ему удалось попасть в несколько домов, но среди домочадцев он не нашел того, чего искал.

Пока не набрел, по счастливой случайности, на амбулаторию для туземных женщин и детей, точно такое же одноэтажное длинное здание из жженого кирпича, каким была амбулатория для мужчин-туземцев. Доктора-женщины не столь спешили вернуться в свои дома, сколь торопились это сделать господа мужчины, и больных здесь было не менее. Кроме того, стоял шум и крик, ибо среди холерных оказалось довольно много детей. Иноземцев застал доктора Мандельштам, которой тотчас выразил свое восхищение. Это была женщина в строгом коричневом платье, украшенном лишь белым кружевным воротником, с черепашьим гребнем в шиньоне седых волос, и с благородными морщинами в лице. С нею находилась фельдшерица – татарка, жена покойного капитана Миминова – Биби-Лафита, она же служила и переводчицей.

Поведав о своем замысле, обойти кварталы старогородской части и выявить скрывающихся зараженных, Иван Несторович пожаловался, что не смог связать и пары фраз по-туземски, хотя уже не первый месяц записывал все слова и выражения, какие слышал, путешествуя из Чарджуя в Ташкент, исписав ни много ни мало половину толщиной в палец тетради.

Почтенная Биби-Лафита попросила взглянуть на записи.

– Ясно, почему вас здесь никто не понимает. Вы записывали слова и значения из множества разных наречий. Ведь текинцы говорят на одном языке, бухарцы и самаркандцы – на другом, а здесь, в Ташкенте, – на третьем. Наречия очень схожи, порой имеют одинаковое написание слов, но разную интонацию или, наоборот, совершенно разные обозначения слов и разное звучание.

Иноземцев удивленно вскинул брови.

– Вот, глядите, – на что сказала с улыбкой фельдшерица, – у нас за Ташкентом есть «Черная речка», и в Самарканде есть «Черная речка». Вы ее видели, быть может, у могилы Святого Давида. Там источник бьет, и растет самое старое на весь Самарканд миндальное дерево, ему шесть веков. У нас зовется оно «Карасу», а у них – «Сиёоб». Первое название из тюркского, а второе – персидское. У одних фарси преобладает в речи, другие говорят по-узбекски. Ладно, вы позже привыкните. Но чтобы обходить больных, много знать не надо. Я запишу вам некоторые необходимые вам вопросы и ответы по-узбекски, несколько расхожих выражений и слов, а вы уж с ними завтра продолжите свою благородную миссию.

На следующий день Иноземцев поведал о своей идее осуществлять обходы по махаллям господину заведующему и старшему ординатору. Те безрадостно вздохнули – ведь больница переполнена, класть холерных некуда, не себе ж на голову.

– Есть ординаторская и лаборатория! – отвечал Иноземцев. – Там поместятся еще человек сорок.

– Погодите торопиться, через неделю эти сорок сами придут. А следом за ними еще сорок.

– Что ж тогда входит в понятие «противохолерные меры»? Разве не должны мы научить туземцев не пить воды из канала, кипятить ее прежде, мыть руки, использовать хлор? Почему бы не распространить среди них хлорную известь? Иначе они будут поступать в больницу нескончаемым потоком.

– Вы что же полагаете, что мы с луны свалились? Сарты не станут ничего этого делать, Иван Несторович, – устало возразил старший врач. – Мы уже ходили, просили, уговаривали, раздавали и хлорную известь и уголь, чтобы они пересыпали одежду зараженных перед сожжением. Но те, повторяю, ни за что не станут ни одежды жечь, ни воду кипятить. У нас только один шанс контролировать болезнь – здесь, в амбулатории, где они под полным нашим присмотром.

Иноземцев нахмурился.