Дело о рубинах царицы Савской - [78]

У него было гибкое, тонкое тело, словно выплавленное из глыбы горького шоколада. И ощущала я его, словно пила этот шоколад, наслаждаясь сладостью соития и горечью расставания.

Каждая его мышца трепетала от восторга, он шептал мне слова на разных языках, а я раскачивалась на волнах наслаждения.

— Полин, Полин, ты чудо! Ты необыкновенная, изумительная женщина! Как я раньше жил без тебя, без твоей улыбки и твоей ласки? Только я увидел тебя, моя жизнь переменилась, в ней появилась любовь!

У него почти не было волос на теле. Мои руки скользили по гладкой коже, и казалось, что вот-вот я сейчас схвачу его всего, и не отпущу, и не отдам, но пальцы разжимались, и опять он ускользал от меня.

В тот самый миг, когда мы достигли вершины, на которой тебе все равно — свалишься ты или останешься на ней до бесконечности, со мной произошло что-то странное: я до умопомрачения испугалась, что он покинет меня, я хотела оставить его в себе навечно, навсегда! Я вцепилась в него, сжала коленями и напряглась. Он не пытался выпростаться — тихо лежал в моих объятьях, не шевелясь. Я потеряла счет времени — неизвестно, сколько продолжались наше слияние: час, два, всю ночь… А когда мы в изнеможении разомкнули объятья, то я поняла: ничего не закончилось. Он всегда будет со мной с этой поры.

Мы лежали и молчали. Я смаковала минуты полного счастья, расслабления и отсутствия тревоги.

Шепот Малькамо нарушил тишину:

— Полин, ты выйдешь за меня замуж? Я буду бороться за свою страну и стану негусом. А ты — царицей.

Очарование ночи внезапно пропало. Я представила себя вдали от России, от любимых пейзажей, знакомых и родственников и мне стало плохо. Вот уж не знала, что ностальгия такая опасная болезнь!

— Не смогу, Малькамо. Чужая я тут. Домой тянет.

— Тебя дома ждет муж?

— Нет. Отец ждет. Няня. И не только они, — ну, как ему объяснить, что я скучаю по снегу и запаху пыли, прибитой грибным дождем. Что мне хочется ватрушки, а не инджеры.

— Я тебя не понимаю, Полин. Когда эфиопскому юноше исполняется шестнадцать, он уходит из родительской семьи и строит себе дом: сначала просто мазанку под крышей из пальмовых ветвей, а потом и дом побольше. Отец с матерью перестают быть семьей — вот такие у нас законы.

— У нас другие законы. Мой отец много сделал для меня. Я не могу его оставить.

Я лукавила. Если бы я любила Малькамо так, как любила своего покойного мужа, я бы оставила отца, как ни горько это признать. Но я его не любила. А призыв плоти… Что ж, слаб человек. Отмолю грех.

— Эх, Полин, Полин… Ты для меня словно ангел, спустившийся с небес. И я понимаю, что ты не сможешь жить здесь точно так же, как я не смогу жить в твоей стране. Я же учился во Франции, и каждый день тосковал по своей земле.

Мне не хотелось продолжать этот тягостный разговор, и я спросила:

— Малькамо, скажи, теперь, когда ты удостоверился в том, что рубины подлинные, что ты намерен делать? Отдать их Менелику или короноваться самому?

— Знаешь, Полин, еще несколько минут назад я не был уверен, что отвечу на твой вопрос. А сейчас мой ответ таков: я отдам камни и право на царство. Открою негусу секрет рубинов. Хоть он и повелел повесить меня, но с каждым днем я все больше убеждаюсь, что Абиссинии повезло с негусом: Менелик силен и умен. Он прогонит итальянцев с нашей земли. А у меня на это нет сил. Да и не хочу быть негусом без тебя.

Я украдкой вздохнула. Оказалось, что проблема заключалась во мне, и я своим нежеланием выйти замуж за принца, ее решила. Ну, что ж, теперь все пути открыты: Менелик получит законное право на Абиссинию, Аршинов — колонию, а я вернусь домой.

Вот только что достанется Малькамо? Не в силах подавить угрызения совести я повернулась к нему и попросила:

— Расскажи мне еще о ковчеге.

— О, это интересная история. Известно ли тебе, Полин, что филистимляне не знали, как обращаться с ковчегом. Поэтому все они погибали, а ковчег так и оставался в Святая Святых. Потом на землю иудеев напал ассирийский царь, тиран Санхерин, который был в те времена могущественнейшим из земных владык: его империя включала в себя чуть ли не все царства той эпохи. Он переселял с места на место целые народы, тасовал их, как карточную колоду, и те очень быстро теряли свою самобытность, растворялись в недрах империи и исчезали с лица земли. И вот почти вся страна захвачена врагом: города Иудеи пали, ассирийские полчища стоят у стен Иерусалима, — глаза Малькамо горели, он был возбужден, что совершенно на него не было похоже. — В те годы страной правил царь Хизкия, потомок царя Давида. Он верил, что Господь сохранит святой город и не даст захватчикам ворваться в него. Крепостные стены надежно защищали Иерусалим. Тогда ассирийцы решили взять город приступом. Но они не успели: вдруг в одну ночь все войско вымерло. Что это было? Чума? Крысы напали? В святых книгах написано: "И случилось в ту ночь: пошел Ангел Господень, и поразил в стане Ассирийском сто восемьдесят пять тысяч. И встали поутру, и вот все тела мертвые. И отправился, и пошел, и возвратился Сеннахирим, царь Ассирийский, и жил в Ниневии."[82] После сегодняшних событий я понял, что не ангел господен поразил войско Санхерина, а рубиновые лучи ковчега, испепеляющие все на своем пути.