Дело о рубинах царицы Савской - [21]

— Да как вы смеете?! — опять вспыхнул Вохряков.

— Ох, да подите вы прочь! Просто вы, действительно, нужны нам, пока от Менелика не выйдем, а уж после того я побрезгую плюнуть в вашу сторону!

— Господа, господа, утихомирьтесь, не до этого нам. Нужно думать о том, как и когда предстать перед Менеликом. А для этого надо въехать на постоялый двор, чтобы соглядатаи негуса знали: в город въехала российская делегация, и доложили бы ему это известие.

— Как вы думаете, нас не узнают? — спросил Нестеров.

— Не думаю. Тем более, что мы должны сделать это немедленно. Дрова надо прятать в лесу. Поэтому нам лучше всего быть на виду, а не отсиживаться в этой пещере, которая хоть и удобное убежище, но не думаю, что слишком надежное для столь большой компании, как наша. Да еще с лошадьми.

— Но что делать с раненым?

— У него есть родственники в Дебре-Берхан, — ответил Малькамо. — Дайте нам одну лошадь, надо отвезти Абебо.

Тут Абебо что-то сказал. Малькамо выслушал и повернулся ко второму товарищу.

— Мулё, останешься с Абебо пока он не выздоровеет. Вот только кто вернет лошадь обратно?

— Так… — Аршинов долго не раздумывал. — Али, собирайся, поедешь в Дебре-Берхан, потом приведешь лошадь назад. Малькамо, ты наденешь одежду Али, будешь моим слугой, пока не спрячемся в гостинице. А вы, господа, оттирайте ваксу с лиц и переодевайтесь в цивильное платье. Пусть видят, что русские идут!

* * *

Глава шестая

Испорченный саквояж. Расследование. Торжественная делегация. Самовар и другие подарки. Менелик Второй, Негус негест. Переговоры. Побоище. Плен. Что делал Монте-Кристо? Ночная прогулка. Встреча наедине. Полина обещает помочь. Итальянские насильники. Подкоп. Освобождение.

Я взяла в руки саквояж и вскрикнула: он был безнадежно испорчен — поперек шел большой надрез, из которого вывалилась половина моего носильного платья. Замок на саквояже оказался неповрежденным.

— Агриппина! — закричала я что есть мочи. — Что это?!

На мой крик прибежали все, находящиеся в пещере. Агриппина, увидев изуродованный саквояж, упала на колени, и завопила:

— Не виновата я, матушка! Не знаю, как вышло.

— Не ври мне, Агриппина, — погрозила я ей. — Если не ты, то кто же ко мне в саквояж залезть хотел? Порфирий Григорьевич?

— Вы, мадам Авилова, говорите, да не заговаривайтесь! — выступил вперед Вохряков. — Да что это получается? Кто меня только не обвинял за последнее время?

— Пока ясно только одно: саквояж взрезан и изрядно испорчен, — произнес Головнин. — А как это сделано и чем, сейчас глянем.

Не выпуская изо рта трубки, Лев Платонович покрутил саквояж, тщательно прощупав края надреза.

— Нож. Я было подумал, что за острый край его зацепило. Так нет, не камень. Такой ровный надрез даст только хороший нож. Кожа добротная, ее с размаху не возьмешь.

— Агриппина! — рявкнул Аршинов. — А ну рассказывай, подлая твоя душа, что ты искала у Аполлинарии Лазаревны? Своровать хотела? Признавайся!

Несчастная женщина от страха упала на колени и принялась мелко креститься. Ее лицо выражало такой ужас, что мне даже стало ее жаль, но, вспомнив, во что превратился мой саквояж, я задавила в себе жалость.

— Говоришь, не ты? А кто тогда? Он? — Аршинов ткнул пальцем в сторону Вохрякова.

Тот возмутился в очередной раз.

— Позвольте! Я вообще все время спал и не желаю иметь к этому делу никакого отношения! А вот она, представьте себе, дважды подходила ко мне и наклонялась. То ли высматривала, сплю я или нет, то ли присоединиться намеревалась.

Мне стало неприятно на душе от такого беспардонного заявления чиновного сморчка. Уж что-то, а заподозрить пышную Агриппину в сиих намерениях было просто смешно. Тем более, что братья-казаки, стоявшие рядом, при этих словах одновременно схватились за ружья. Аршинов жестом остановил их.

— Хорошо, — кивнул он. — Не ты виновата, ни Вохряков. А саквояж порезан потому, что вор не смог вскрыть замок. В нем рылись. Значит, был кто-то третий? Или ты тоже спала и ничего не видела?

— Не видела, — запричитала она, — вот вам истинный крест, не видела. Я кашу варила, за огнем следила, может, и не заметила арапа какого-нибудь.

— Почему арапа? Здесь был эфиоп?

— Где ж тут православному оказаться? Одни черные кругом.

— Эфиопы тоже православные, ты не подумала об этом?

— Да ничего я не думаю, ваше благородие! Не знаю, не видела, не мучьте меня, Христом-богом прошу!

Поняв, что от Агриппины ничего не добьешься, Аршинов приказал Григорию, Прохору и Сапарову обыскать окрестности — нет ли следов, не спрятался ли кто чужой.

Они вернулись ни с чем. Почва в ущелье каменистая, следов никаких не осталось, да и наши лошади если и были какие следы, то затоптали.

— Господа, будем переодеваться, — сказал Аршинов, когда вернулся Али, ведя под уздцы вторую лошадь. — Нас ждет Аддис-Абеба.

— А как же Малькамо? — спросила я.

— Изменим внешность, не волнуйтесь, Аполлинария Лазаревна: несколько фальшивых татуировок тигранского племени полностью превратят его из сына амхарского вождя в воина другой губернии. Никому и в голову не придет заподозрить.

* * *

В город мы вступали торжественно и величаво. Аршинов в черкесске с газырями, с переброшенными через плечо волчьими хвостами сидел на лошади подбоченись. Головнин в пробковом шлеме выглядел вылитым англичанином. Сапаров в папахе, братья-казаки в фуражках набекрень. Огромный монах Автоном в рясе и сандалиях, с большим серебряным крестом на груди. Агриппина в цветастой шали. Малькамо с Али ехали позади всех, лицо принца было закрыто синей накидкой, по закону воинов-тиграни. Зрелище было восхитительное. Мы нарочно шли медленно, чтобы сбежавшиеся отовсюду эфиопы могли нас хорошо разглядеть и передать сплетни как можно дальше.