Дело о пропавшем талисмане - [60]

В наступившей тишине, когда можно услышать любой звук, я особенно боялась, что кто-либо поднимет голову наверх и увидит меня, жадно вглядывающуюся в их лица.

— Вы как хотите, господа, а я тотчас же по возвращении обращаюсь к своему знакомому присяжному поверенному, — внезапно произнес Пурикордов, оглядывая всех. — Приятель — дока в таких делах, а мне моя скрипка дороже всего! Она у меня как корова-кормилица в деревенской семье.

— Не понимаю, чего вам бояться? — недоуменно произнес Карпухин. — Кто у вас ее отнимает? Вы бежите впереди лошади, бесценный Александр Григорьевич.

Гиперборейский громко рыгнул.

— Нализался, свинья, на дармовщину! — отодвинулась от него Перлова. — Ведь каждый день так! Дорвался…

— Да, — кивнул тот с пьяной самоуверенностью. — Пил и буду пить, ибо я в своем праве!

— Это в каком еще таком праве? — взвилась Косарева. — Бутылки из хозяйского погреба таскать? Думаете, раз хозяев в живых нет, так все можно?

— Ах, оставьте, Елена Глебовна, — устало отмахнулась Перлова — До вина ли теперь? Думать нужно, как выйти отсюда. Мне этот домашний арест уже порядком осточертел. У меня гастроли, выступления, я огромные гонорары теряю!

В гостиную вошли Воронов и Ольга. Он церемонно подал ей стул и уселся на свое место. Все замерли.

— Господа, — сказала Ольга негромко, и я напряглась, чтобы услышать то, что она говорит: — Я не выходила из своей комнаты, потому что молилась все это время за упокой души невинно убиенных. Но Аристарх Егорович зашел ко мне и убедил спуститься вниз. И я решила прийти сюда сделать вам всем одно предложение… Я хочу, чтобы каждый из вас честно и открыто сказал, убивал он или нет. Вы христиане и рабы Господа нашего, Иисуса. Пусть один из вас снимет грех со своей души. Я, в свою очередь, обещаю этому человеку, что на суде буду говорить в его защиту.

Теперь в комнате стало так тихо, что если бы зимой летали мухи, то я услышала бы их жужжание. Я лежала не шевелясь, веря и не веря в то, что ужасная загадка, наконец, раскроется.

Даже Гиперборейский несколько протрезвел. Он оторвал голову от стола, и гордо выпрямившись, произнес:

— Я потомственный столбовой дворянин, у меня тетка в родстве с Рюриковичами. Я не обмараю своих рук чужой кровью!

И произвел пустой бутылкой жест, словно стрелял из пистолета.

— Спасибо, Фердинант Ампелогович, — серьезно сказала Ольга. — Вы мне очень помогли тем, что начали этот процесс.

Она перевела взгляд на Карпухина. Тот не выдержал томления и занервничал.

— Ольга Сергеевна, к чему эти вопросы? Apr?s tout,[40] вы не имеете права!.. Вы не сыскной агент, и не мой духовник. Кто знает, как можно повернуть сие признание против говорящего?

— Tu l'as voulu, George Dandin,[41] - ответила она хмуро. — Иннокентий Мефодьевич, вы проявляли ко мне дружескую участливость, клялись быть моим защитником и покровителем, просили обращаться в трудную минуту. Вот теперь я захотела узнать правду, кто убил любимого отца, его жену и намеревался застрелить меня. А вы, вместо обещанной поддержки, подвергаете сомнению мое право знать! Я глубоко разочарована в вас, г-н Карпухин…

— Ну, что вы… Никоим образом! — запротестовал молодой человек. — Просто мне кажется бессмысленным это занятие. Убийца не сознается, а остальные, отрицая свое причастие, будут выглядеть лгунами.

— Истинный христианин не будет лгать! — истово воскликнула девушка. — Пока что я услышала лишь ответ г-на Гиперборейского.

— Не виновата я, — сказала Косарева, печально вздохнув. — Не замешана в смертоубийствах.

— И я, — добавила Перлова. — Я вообще тут никого не знала раньше. Первый раз приехала и вот так попала. Невезучая такая.

Пурикордов и Карпухин переглянулись и вместе, словно сговорившись, ответили:

— Непричастен.

— Не убивал.

— Ладно, — вздохнул Воронов, — тогда и я скажу. — Не было ничего. Не нарушал Божью заповедь.

— А ваша супруга? — спросила Ольга.

— Не трожьте Елизавету Александровну, — нахмурился купец. — Она святая женщина. Мухи не обидит.

Сидящие за столом замолчали. Тишина длилась недолго, и вдруг Карпухин — этот лицедей, Мефистофель провинциальный, так, будто между прочим, промолвил:

— Да уж, господа, либо у всех присутствующих здесь чистая совесть, либо у одного из нас короткая память. Хотя… А что вы скажете, господа, об Аполлинарии Лазаревне. Мне покойная Иловайская рассказывала, что Авилова была замешана у себя в родном городе в убийствах высокопоставленных лиц. А дыма без огня не бывает.

Я замерла. Как, все-таки, я не разбираюсь в людях! Так обознаться! Принять волка за невинную овечку. Подозревать меня, наверняка с целью выгородить самого себя, приводя в доказательство глупые сплетни покойной Иловайской, впрочем, особым умом никогда не отличавшейся.

— Она мне сразу показалась подозрительной, — осуждающим тоном произнесла Косарева. — Ходит везде, вынюхивает.

— И что она вынюхала уже, Елена Глебовна? — поинтересовался Пурикордов.

— Ничего, — осеклась она. — Мне так показалось.

— Бедовая она, — буркнул Воронов. — Разве пристало родовитой дворянке по крышам, словно трубочист, лазать? Не удивлюсь, если окажется, что она и сейчас что-либо замышляет…