Дело о пропавшем талисмане - [5]

Раз в месяц на нашем дворе появлялся Йоська-сапожник — так его называли в городке. Этот бедный иудей, с жиденькой бородкой и огромным носом на худом лице, жил в лачужке на самой окраине. У него была орава детей, чумазых и замурзанных, с вечными соплями, а жена его Голда ходила всегда либо на сносях, либо с младенцем на руках. Йоська-сапожник обходил дома, собирал обувь в починку, относил домой, а потом, починив, приносил обратно. Денег он за свою работу брал немного, но и тут скуповатые хозяйки торговались с ним за каждую полушку. А еще Йоська играл на скрипке в трактире Плахова по вечерам. За это он получал кое-какую еду, да чаевые от хмельных посетителей трактира иногда перепадали.

Однажды маменька, не дождавшись его ежемесячного обхода, взяла старые батюшкины ботинки, которые давно уже каши просили, и пошла к Йоське. Меня она прихватила с собой.

Подходя к дому, мы услышали чудные звуки, такие жалостливые, что рвали душу на кусочки. Никогда ранее мне не доводилось слышать подобного. В церкви было уставное песнопение, без инструментов, а на концерты меня не водили по причине малолетства. Раз слышал я забредшего в наши края петрушечника, но у него были только свистулька да пара ложек, которыми он выбивал дробь. «Что это, маменька?», — спросил я. «Йоська-жид на скрипке играет», — ответила она.

При виде нас он прекратил играть, поклонился, и они завели с матушкой разговор о починке ботинок. А я во все глаза смотрел на удивительную вещь, которая могла так удивительно плакать. И когда маменька закончила торг, я показал пальцем на скрипку, и прошептал еле слышно: «Еще хочу…». Йоська с улыбкой посмотрел на меня, подмигнул: «Для вас, паненок, с превеликим нашим удовольствием», — и заиграл фрейлех — веселую музыку, ту самую, которую я вам сейчас исполнил.

Конечно же, я не знал того, что играет Йоська, так же, как и не знал, кто такие евреи и какая у них музыка, но меня настолько захватили звуки скрипки, что я не мог более ни о чем думать. До этого я слышал лишь божественные песнопения, и сам стоял на клиросе, но за свои восемь прошедших лет я впервые прикоснулся к чуду, божественному инструменту — скрипке…

Пурикордов замолчал. Его тонкие пальцы поглаживали футляр, знавший лучшие времена, а мысли витали в далеком детстве, где играл на скрипке бедный сапожник.

— И вы стали учиться музыке, — утвердительно произнесла я.

Скрипач встрепенулся, возвращаясь из прошлого:

— Эта встреча перевернула мою жизнь. Я стал сбегать из дома, чтобы лишний раз увидеть и услышать, как играет Йоська. А потом набрался храбрости и попросил его научить меня играть. И совершенно неважно, что скрипка у Йоськи дребезжала и пальцы его, израненные дратвой, промахивались мимо ладов, для меня лучше этих звуков не было во всей вселенной. Я подружился с его детьми, а Йоськина жена Голда, звав многочисленную семью обедать, не делала разницы и сажала меня вместе со всеми.

Такое неподобающее знакомство очень не нравилось моим родителям. Батюшка даже посек меня за своевольство и непослушание, и матушка впервые в жизни меня не защитила — только стояла в углу и ломала руки. Но я не сдался: кричал, что хочу учиться музыке и буду навещать Йоську-музыканта. «В кабаках играть, как твой Йоська? Пьяницам и ворам кланяться?! — ревел отец трубным гласом. — Мы тебя растим для духовной академии, а ты вон что удумал! Не бывать этому!»

От пережитого волнения я заболел, метался в лихорадке между жизнью и смертью, родители денно и нощно молились за мое выздоровление, звали не только лучших, а просто всех врачей, которых могли найти в округе. Ничего не помогало. Матушка уже к ворожеям и знахаркам бегала, заговоренной водой меня опрыскивала, отец хмурился и молчал, не препятствовал.

И однажды, когда я все еще лежал в беспамятстве, к нам пришел Йоська. «Зачем ты пришел, сапожник? — устало спросил его отец. — Не видишь, что ты наделал своей скрипкой? Сын помирает». — «Мальчик привык к музыке, — ответил Йоська. — Его душа хочет петь. Дай мне сыграть, вот увидите, он обрадуется».

Отец, перекрестившись, отступил. Йоська подошел к моей постели, тронул смычком струны и заиграл, сначала негромко и медленно, потом все быстрее и веселее. Музыка поднималась вверх и выгоняла демонов, не дающих мне выздороветь. И вдруг я открыл глаза и попросил пить. Эта была первая осмысленная просьба за многие недели моей болезни. Мать кинулась ко мне, не веря глазам своим, слезы текли по ее лицу, но это были слезы радости. Йоська прекратил играть, его длинные, словно плети, руки, свесились вдоль тела, а печальные черные глаза лучились счастьем.

С тех пор я пошел на поправку. Ко мне вернулся аппетит, а вскоре силы и живость. Йоська приходил ежедневно, пока я совершенно не выздоровел, и тихонько наигрывал, сидя в углу моей комнаты. Много позже я узнал, что матушка отправляла с ним еду для его детей. Йоська не отказывался, хлеб у них в доме был не лишним.

Вскоре он с семьей пропал из нашего городка — наверное, пошел искать счастья в другом месте. Больше я никогда в жизни не видел Йоську-музыканта и не знаю, что с ним стало…