Дело о продаже Петербурга - [24]

— Спорим, что не поедешь?.. Трое суток дополнительного ареста!

— Есть трое суток! — обрадовался Алексей.

К вечеру его вызвали в кабинет начгуба. По дороге часовой успел шепнуть: мол, приходил твой старлей, изорался, потом коньяк предлагал, а начгуб уперся и к фигам его собачьим. Представляешь, говорит: «Кру-угом! Ша-агом марш!.. А не то сам рядом сядешь, салага».

Добравшись до кабинета, Нертов окончательно решил, что начальник гауптвахты — мужик нормальный, а потому больше выпендриваться не стоит. И действительно, начгуб, отослав сопровождающего, разрешил Алексею устроиться на стуле, после чего поинтересовался, не специально ли сержант напросился на ДП? Нертов опустил голову: «Специально».

Видимо, взводный сильно допек не только сержанта, но и начгуба, а потому последний спросил, сколько времени Нертов намерен еще сидеть и что он умеет делать кроме как охранять комдива. Алексей, заметивший обшарпанные плакаты на стенах кабинета, впервые за армейскую жизнь признался, что может рисовать и работать плакатным пером.

Вообще-то, художникам всегда жилось на службе неплохо, но Алексей, прозанимавшийся по настоянию отца еще в школе рисованием, считал непорядочным орудовать кистью, пока товарищи убирают дерьмо в каком-нибудь наряде. Сейчас же ситуация была другая. До «дембеля» оставалось полгода, а что касается комдива — пусть его умник-взводный и опекает.

В результате две недели Нертов занимался только писанием-рисованием, свободно уходил с «губы» на почту за письмами и в «чепок» — солдатский магазин, а затем вышел сытый, выспавшийся и довольный. На прощание начгуб предупредил, чтобы сержант в ближайшее время ему на глаза не попадался:

— У меня, понимаешь, проверка на носу. Увижу — не сдержусь, еще на пару недель рисовать посажу. А ведь тебе, небось, еще дембельский альбом доделывать надо? — и чему-то улыбаясь, пошагал в сторону камер.

После окончания юрфака, во время службы в военной прокуратуре, Нертов насмотрелся на множество разных гауптвахт, похожих одна на другую как близнецы-братья. Правда, посещал он эти заведения отнюдь не в качестве «губаря», а либо для допросов подследственных, либо проверяя соблюдение правил содержания арестованных…

Теперь же Алексей снова оказался под замком. Скоро должно было минуть сорок восемь часов с момента его водворения в ИВС. Это значило, что или прокурор дает санкцию на арест, а подозреваемому предъявляется обвинение, или уже через несколько часов он выйдет на свободу.

Казалось, все, что милиция могла отработать, она сделала. А может, и больше: даже мужичонка, бестолково, но усиленно интересовавшийся записной книжкой московского бизнесмена, давно вышел из камеры и, очевидно, отчитался перед своими «работодателями».

«Кстати, интересно, перед кем? — подумалось Нертову. — Ведь про эту книжку я никому не рассказывал. Значит, существует еще один перекрасившийся оперок, столующийся у бандитов, убивших Раскова и мучивших Юрия Александровича. Впрочем, горе-“барабан” сдуру назвал фамилию опера, за которым якобы сидел. Вот с ним-то и поработаем при случае…».

Заскрежетал ключ в дверях. Пожилой милицейский сержант принес скудный ужин. Алексей поблагодарил и, заметив в кармане милиционера газету, попросил, ее почитать. Тот, проворчав, что, дескать, делать арестованным больше нечего, как развлекаться, все-таки газету дал: «Помни мою доброту. В “Крестах” не начитаешься».

Кое-как проглотив жидкую похлебку, Нертов развернул газету. Это оказался сегодняшний выпуск «Питерских новостей». Алексей начал просматривать их с последней страницы. Он сразу же пролистнул рубрику «Дом мод», которой почему-то в последнее время редакция все чаще дразнила своих нищих читателей, наискосок пробежал скрыторекламный репортаж о бесподобном отдыхе одного из руководителей газеты в Египте и содранную с информационных каналов полосу международных сплетен. Надеясь оставить самое интересное — городские новости — напоследок, Нертов несколько дольше задержался на очередной разоблачительной статье некого Гутмана.

Эта фамилия была знакома. Впервые Алексей обратил на нее внимание, начав отрабатывать связи журналистов Бананова и Щучкина, некогда писавших заказные пасквили против «Транскросса».

Тогда юриста через знакомых «подвели» к представителю некоего сообщества. Представитель в доверительной беседе назвал несколько фамилий «журов», с которыми «можно иметь дело». Одним из них и был Бананов.

«Хороший писака, — хмыкнул Представитель, — но с ним накладка вышла. Его “ивченковские” не вовремя перекупили. Всякого компромата понадавали, а он и расписался. Жаль, в редакции вовремя сообразили, шеф там с юристом шибко ушлые, а то бы имели мы теперь еще одну газетенку карманную».

На недоуменный вопрос Нертова, причем здесь «карманная газетенка», собеседник покровительственно разъяснил, что прибрать к рукам прессу можно несколькими способами. Один из них — воспользоваться ошибками журналиста. «Сливаешь какому-нибудь самонадеянному придурку кучу “компромата”, он строчит свои вирши. А обиженные граждане — в суд: “Пожалуйте опровержение. И еще денежки за страдания тяжкие, за вред моральный”. А денежки-то эти редакции взять негде. Вот и приходиться им самим отдаваться. Неужели не слышал никогда?»