Дело о хромой канарейке - [36]

– Нет. Я же помнила ваши указания.

– И ничего не отрицали?

– Как же, отрицала. Они меня обвинили в убийстве Вальтера, я сказала, что этого не делала.

– Я же просил вас ничего не говорить.

– Я подумала, что это я должна отрицать.

– Может быть, вы сделали еще одну ошибку и стали отрицать, что знаете, что Вальтер Прескотт был в то время уже мертв?

– Нет. После этого я вообще молчала.

– У вас спрашивали, когда вы видели его в последний раз?

– Да, спрашивали. И я ответила, что не видела его больше недели. Это чистая правда, потому что видеть человека мертвым не значит…

– И, – прервал ее Мейсон, – когда на суде продемонстрируют увеличенные фотографии отпечатков ваших пальцев, обнаруженных на бумажнике Вальтера, у вас будет сколько угодно времени подумать, что было бы намного умнее последовать совету вашего поверенного.

В ее широко раскрытых глазах застыл ужас: до нее дошло значение его слов. Потом она, вздернув подбородок, резко сказала:

– Не растравляйте мне рану! В конце концов, вы сделали все, что могли.

– Вы его убили?

– Нет.

– Вы знаете, кто это сделал?

– Я не знаю, если только не Рози.

– Если вы будете мне врать, то вас ничто не спасет от веревочного галстука, который будет накинут на вашу красивую шейку.

– Я не вру. И вообще, мистер Мейсон, шея-то моя!

Мейсон одобрительно посмотрел на девчонку.

– Что ж, не слишком вежливо, конечно, но все же лучше, чем иметь дело с истеричной особой, которая окончательно потеряет голову на скамье подсудимых. Пока же выкладывайте – и без уверток! – следующее: как вы мыслите себе предстоящий процесс? Окружной прокурор обрушится на вас с целой грудой устрашающих улик. Сначала он сделает вид, что у него нет к вам никаких серьезных претензий. Так, легкое подозрение. У всех создастся впечатление, что он вообще бы вас немедленно освободил, если бы не процедурные правила, которые не позволяют подобных вольностей до тех пор, пока вы не захотите говорить. Потом он спровоцирует с вашей стороны еще несколько подобных неосторожных отрицаний, вроде бы пустяковых, после чего засыплет вас градом фактов, требуя в каждом случае дать подробные объяснения. При этом у него будет добрейший, прямо-таки отеческий тон, так что вам начнет казаться, что вот-вот конец всем вашим мучениям. Когда же вы станете все больше и больше запутываться, он начнет осторожно закручивать гайки. И вот тогда вы поймете, что выхода нет. И вы замолчите. В этот-то момент на вас набросится свора газетных молодчиков, и они пустят в ход весь свой, поверьте, немалый опыт, чтобы заставить вас заговорить. То лестью, то угрозами, то посулами, то выражением самой искренней симпатии они будут стараться вырвать у вас принципиальное согласие дать показания. Вы понимаете?

Она кивнула.

– Вам надо вести себя очень тихо и очень умненько. При тех данных, которыми в настоящий момент располагает окружной прокурор, вы не можете надеяться на освобождение. Единственный ваш шанс избежать тюрьмы – это заставить жюри вынести решение «не виновна». Или же добиться того, чтобы трое присяжных не согласились с вердиктом. Вам это понятно?

Рита снова кивнула.

– Так вот: кто бы что бы у вас ни спрашивал, пусть даже с самым сочувствующим видом, отвечайте, что адвокат запретил вам отвечать на любые вопросы. До тех пор, пока я ваш поверенный, вы должны мне безоговорочно подчиняться. Можете добавить, что, по вашему мнению, это адвокатская причуда, что вы бы с удовольствием рассказали все, как это было, но по неизвестной вам причине вам велено хранить молчание. Понятно?

– Понятно.

– Хватит ли у вас на это силы воли?

– Надеюсь.

– Для этого потребуется огромная выдержка.

– Я все понимаю, мистер Мейсон. Мне уже двадцать семь лет. А в этом возрасте у человека развивается сила воли.

– Не переоценивайте своих сил. Сейчас вы стоите одна против людей, через руки которых прошли сотни аналогичных случаев, так что они относятся к вопросам виновности и невиновности с равнодушием ремесленников. Им известны тайны и приемы, которые «срабатывают» и «не срабатывают». Вы – младенец, заплутавшийся в густом лесу, впервые противоборствующий его темным силам. Держите рот на запоре. Я разрешаю вам говорить лишь одно: что вы хотели бы говорить, но вам не позволено. Понятно?

Мейсон собрался было уходить, потом что-то вспомнил и снова опустился на скамейку.

– Как далеко вы позволите мне заходить?

– Что вы имеете в виду?

– Вы прекрасно понимаете.

– Оставьте в покое Рози.

– А если мне придется обвинить Рози, чтобы выгородить вас?

– Тогда не выгораживайте меня.

– Да вы понимаете, что говорите?

– Отлично понимаю.

– Ваше положение крайне тяжелое, – со вздохом произнес Перри Мейсон. – Конечно, жюри не вынесет смертного приговора девушке с такой наружностью и умом. Но вы можете заработать пожизненное заключение. Сейчас легко задирать нос и произносить красивые слова, но что будет, когда подойдет решительный момент? Не упрекнете ли вы меня за то, что в свое время связали мне руки?

Она встала и очень серьезно произнесла:

– Мистер Мейсон, если я что-то делаю, то только из самых чистосердечных побуждений. И я ни о чем не стану жалеть, чем бы это для меня ни кончилось. Таков мой девиз в жизни.